мрак.
— Это еще что за хрень?
Макрон повернулся к лучникам, прячущимся под частоколом, и дал им знак наложить стрелы на тетивы.
— Всем быть наготове!
Голос раздался опять, уже ближе.
— Не нравится мне это, — проворчал Макрон. Похоже, варвары что-то затеяли. Ну да ладно, нас на мякине не проведешь.
Катон напряженно сверлил взглядом тьму. Оклик послышался снова, он звучал громче, ясней, и на сей раз сомнений у юноши не осталось.
— Это Тинкоммий!
— Тинкоммий? — Макрон покачал головой. — Быть не может. Тут какая-то хитрость?
— Да говорю же тебе — Тинкоммий. Вон там, посмотри!
В красном колеблющемся свете догоравшей вязанки хвороста обрисовались очертания человека, тоже дрожащие и мерцающие в плавящемся от жары ночном воздухе.
— Катон! Макрон!
— Выйди на свет, чтобы мы могли тебя видеть, — крикнул Макрон. — Медленно. И никаких фокусов, а то умрешь, не успев повернуться.
— Хорошо. Никаких фокусов, — прозвучало в ответ. — Я выхожу.
Человек обошел пылающую фашину и медленно приблизился к валу, подняв правую руку, чтобы показать, что в ней нет оружия. В левой руке он держал овальный щит воина вспомогательных когорт. Шагах в тридцати от ворот человек остановился.
— Макрон! Это я, Тинкоммий.
— Ну и ну! — прошептал Макрон. — Вот хрень так хрень!
ГЛАВА 28
Игра, которую вел Каратак, вконец издергала Плавта. Неделю за неделей его легионы перемещались по северному берегу реки Тамесис, пытаясь сблизиться с бриттами, но стоило римской армии двинуться, как Каратак попросту отходил, бросая одну оборонительную позицию за другой и не оставляя римлянам ничего, кроме еще горячего пепла своих бивачных костров. И все это время расстояние между силами генерала и действовавшим самостоятельно легионом Веспасиана угрожающе увеличивалось, словно приглашая врага вклиниться в этот проем и нанести внезапный удар. Плавт пытался вынудить Каратака на решающий бой, для чего приказал своим войскам предавать огню и мечу все городки и поселения, встречавшиеся у них на пути, и даже истреблять всех домашних животных. В живых оставляли лишь немногих селян, в расчете на то, что их горестные стенания достигнут ушей мятежных вождей, который уговорят Каратака положить конец опустошению британских земель, повернуть вспять и обрушиться на легионы.
Казалось, наконец это сработало.
Плавт смотрел через неглубокую долину на укрепления, возведенные Каратаком на гребне хребта: мелкий ров, а за ним невысокий земляной вал с грубым частоколом, не представлявший серьезной проблемы для ударных отрядов, строившихся сейчас на склоне перед римским лагерем. Позади них готовились к обстрелу несколько подразделений мощных передвижных баллист, увесистые стальные стрелы которых должны были разнести в щепки бревна неприятельского ограждения, поражая тех варваров, что возымели глупость укрываться за ними.
— К вечеру все закончим? — усмехнулся закаленный в боях префект Четырнадцатого легиона, которому Плавт доверил возглавить штурм.
— Думаю — да, Пракс. Ударь как следует, чтобы покончить с ними раз и навсегда.
— Насчет моих парней, командир, не беспокойся. Они свое дело знают. Но пленных сегодня, судя по всему, будет немного…
В голосе ветерана явственно прозвучало неодобрение, и Плавту пришлось сдержать всколыхнувшийся гнев. На кон сейчас было поставлено куда большее, чем шанс какого-то там префекта набить кошель на безбедную жизнь после отставки.
А все этот долбаный императорский подлипала Нарцисс. Именно он раструбил всему Риму, что прошлогодний шестнадцатидневный визит Клавдия на покрытый туманами остров фактически завершил завоевание доселе не покоренной Британии. По этому поводу был устроен триумф, и Клавдий пожертвовал свои трофеи храму Мира.
Однако в действительности и теперь, год спустя, римская армия продолжала вести войну с тем же самым врагом, который решительно игнорировал факт, что, согласно всем историческим хроникам, он давно уж повержен. Не удивительно, что высшее военное командование в Риме было отнюдь не в восторге от неприятного расхождения между официальной версией складывавшейся за морем обстановки и реальным положением дел. Ведь в том же Риме семьи молодых командиров, служащих в армии Плавта, получали из Британии сбивающие с толку письма. В них повествовалось о бесконечных набегах врагов, выматывающих рейдах по своим же тылам и бесплодных попытках навязать Каратаку сражение. Ветераны и инвалиды, возвращавшиеся с дальнего фронта, в своих рассказах тоже все это подтверждали, и по улицам Рима поползли нелицеприятные для правительства шепотки. Соответственно, и тон депеш, получаемых Плавтом из императорского дворца, делался все более нетерпеливым. Наконец Нарцисс прислал ему краткое и беспощадное уведомление. Или генерал покончит этим летом с врагом, или будет покончено с его карьерой. Со всеми вытекающими последствиями.
Четырнадцатый легион закончил развертывание, и десять когорт тяжелой пехоты образовали две линии, ожидая приказа. Каратак за долиной особой активности пока что не проявлял: перед его позициями не вертелись конные патрули и маленькие отряды смельчаков не вырывались вперед, чтобы затевать, по местному обыкновению, предшествующие бою стычки и поединки. Все бритты, очевидно, засели за частоколом, ожидая атаки римлян. То здесь, то там вдали вверх взмывали медленно покачивавшиеся из стороны в сторону племенные штандарты, да над округой далеко разносилось, вызывая у генерала улыбку, резкое завывание боевых рогов.
«Очень хорошо, — думал он, — если Каратаку угодно, чтобы мы пришли и взяли его, быть посему!» Не в последнюю очередь хорошее настроение Плавта объяснялось знанием того факта, что два отряда вспомогательной кавалерии и полновесный Двадцатый легион завершали обходной маневр с намерением, зайдя противнику в тыл, отрезать ему пути к отступлению. Один местный вождь вызвался провести римлян через болота, которые, как считал Каратак, надежно прикрывали его левый фланг. Побудила кельта к этому шагу отнюдь не любовь к Риму, а обещание щедрой награды и то обстоятельство, что его семья была схвачена римлянами и удерживалась в заложниках. Командующий не сомневался, что совокупность этих факторов обеспечит верность бритта.
— Командир, прошу разрешения начать обстрел, — произнес Пракс.
Плавт кивнул, и сигнальщик поднял красный флажок. Легионер помедлил, ожидая, когда сигнальщики у баллист вскинут такие же флажки, обозначая готовность орудий.
Затем флаг резко опустился. В тот же момент воздух наполнился резкими щелчками спусковых рычагов, и над головами бойцов Четырнадцатого легиона в сторону врага понеслись тяжелые металлические штыри. Тут же в возведенном бриттами частоколе появились проломы. На некоторых участках бревна обваливались все разом — прямо, надо думать, на головы скрывавшихся за ними воинов.
— Проклятье! А варвары хороши.
Паркс покачал головой:
— Заняли позицию и даже при таком обстреле не дергаются. Никогда не видел столь дисциплинированных дикарей.
— Н-да, — буркнул Плавт. — Но им все равно далеко до наших парней. А тебе, думаю, лучше отправиться на позицию. Поскольку твой легат сегодня надеется извлечь из твоего опыта наибольшую
