Как только раненых сгрузили, Макрон приказал своим людям положить щиты наземь и упереться руками и плечами в толстые деревянные спицы колес. Сам центурион с еще парой солдат встал к дышлу и потянул его.
— Ну-ка, навались! Налегай, сукины дети!
Люди напряглись, борясь с огромным весом тяжелой обозной повозки, кто-то стискивал зубы, кто-то хватал воздух ртом. Потом фура дрогнула и, надсадно заскрипев, двинулась с места.
— Катить, не останавливая! — натужно прокричал Макрон.
Сам он, изо всех сил упираясь ногами, направлял дышло к воротам.
— Налегай!
Грохнул еще один удар, и щель расширилась так, что через нее стал виден торец тарана, который враги отводили для нового удара. В следующий миг Макрон кивнул паре солдат, и они втроем, налегая на дышло, резко завели его в сторону, сшибив ненароком маленькую жаровню, дымившуюся еще с ночи. Грузно громыхающая повозка развернулась поперек проема ворот, надежно перекрыв проход в Каллеву.
— Очистить фуру! Убрать из нее все, кроме копий! А снизу напихать соломы! Живей!
Легионеры бросились выполнять распоряжения командира, в то время как таран, расщепляя при каждом ударе доски, продолжал молотить в ворота. На глазах у Макрона после очередного удара запорный брус задрожал, соскочил со скобы, и один его конец уперся в землю между воротами и повозкой.
— Слушай меня! — воскликнул Макрон, хватая щит и проверяя, на месте ли меч. — Ближнее отделение, со мной на телегу. Фигул — твое отделение остается внизу! Всех, кто попытается обойти фуру или пролезть под ней, убивать без разбору!
— Есть, командир.
— Остальные… и вы там, на валу! Живо на базу, организуйте ее оборону. Мы продержимся здесь какое-то время, а потом тоже рванем туда. Выполнять!
В то время как большая часть легионеров понеслась к римской базе, Макрон с оставшимся при нем заслоном приготовился к неравному бою. Центурион взобрался на повозку и подхватил с ее дна копье. Пять уцелевших бойцов отделения заняли позиции по обе стороны от него, прикрывшись щитами, и тоже вскинули копья, чтобы, как только враги прорвутся, беспощадно разить их.
Таран ударил опять, и, поскольку запорный брус уже ничего не удерживал, створки ворот с протестующим скрежетом разошлись, причем нижний конец дубовой балки взрыл землю, проведя в ней короткую борозду. В тот же миг дуротриги торжествующе взревели, бросили таран и, похватав щиты и оружие, устремились в пролом.
Однако первые из них совершенно неожиданно для себя напоролись на острые концы перешибленных досок, косо торчавших из остатков ворот. Раздались жуткие крики, кого-то из нападавших полностью насадили на эти обломки их же товарищи, напиравшие сзади. Когда первый ряд дуротригов перебрался через соплеменников, корчившихся на окровавленных деревяшках, Макрон нацелил копье и ударил подбегавшего к нему бритта в лицо. Воин завалился на сторону и упал под повозку. Макрон тут же забыл о нем, обратившись к следующему противнику. Он угодил тому в плечо, вырвал, не мешкая, копье из раны и ударил снова, уже наугад, благо искаженные дикой яростью физиономии дуротригов теснились всюду, и промахнуться тут было нельзя. Остальные стоявшие на телеге легионеры укрывались от мечей и копий врага за широкими, плотно сдвинутыми щитами и из-за них отбивали наскоки упорно наседающих дикарей.
На лицах солдат, вынужденных сдерживать напор несравненно более многочисленного противника, застыла отчаянная решимость. За борт повозки ухватилась чья-то рука, но Макрон мгновенно метнул копье в сплошную массу людей, валом валивших через разрушенные ворота, выхватил меч и ударил по этой руке, перерубив ее. Варвар с криком свалился на землю, прижимая к груди окровавленную культю. Однако враги напирали уже со всех сторон, порываясь проскочить под копьями и запрыгнуть в повозку.
— Мечи наголо! Мечи наголо!
Солдаты метнули вниз копья, с лязгом выдернули из ножен клинки, и кучка легионеров вплотную схватилась с кельтами, подступившими теперь так близко, что особый, присущий только им запах забивал римлянам ноздри. Стоявший позади фуры Фигул держал вторую линию обороны. Его люди, как и он сам, кололи копьями всех, кто пробовал пробраться вдоль стен проема или пролезть под телегой.
Легионеры, бившиеся под началом Макрона, вдруг в ужасе вскрикнули, и он, бросив быстрый взгляд, увидел, что одного из них тащат с повозки. Солдат грохнулся наземь и был тут же изрублен в куски вражескими мечами. Макрон, подавшись вперед, всадил клинок в глотку ближайшего варвара, потом вырвал его и через плечо громко рявкнул:
— Фигул!
— Слушаю, командир.
— Подожги там солому. Потом забирай свое отделение и уматывай.
Сам он неистово дрался, удерживая свою позицию, и с нарастающим исступлением неустанно рубил и колол. Лицо центуриона искажала гримаса ярости, но внутренне он ощущал удивительное спокойствие и постоянный приток странным образом окрыляющих его сил. Именно ради этого он и жил. Именно на это больше всего и годился. Вот единственная непреложная истина, какую ему довелось наконец-то познать. Он был рожден для боя, а потому даже теперь, перед казавшейся неминуемой смертью, чувствовал себя удовлетворенным и совершенно счастливым.
— Ну вы, хренососы, давайте! — выкрикнул он, обводя пылающим взглядом десятки повернутых к нему запрокинутых лиц. — Это лучшее, на что вы способны? Ну, недоноски! Вперед!
Ближний легионер бросил на центуриона встревоженный взгляд.
— Чего уставился? — проревел Макрон, разваливая, как перезрелый арбуз, голову подвернувшегося под его меч дуротрига. — Проникай в природу вещей!
— Командир!
Легионер отпрянул от неприятеля.
— Смотри! Мы горим!
Из-под дощатого днища повозки появились щупальца дыма, оттуда уже пробивались и красноватые язычки. Дыма, клубящегося вокруг фуры, становилось все больше, и солдат перекинул ногу через задний борт.
— Стоять! — рыкнул Макрон. — Никому без команды не прыгать!
Провинившийся легионер поспешно вернулся на место, успев поразить взбиравшегося на телегу врага. Внизу, под днищем, с треском разгоралась сухая солома, пламя быстро распространялась, пахнуло гарью, воздух стал едким. Глаза Макрона вдруг заслезились так сильно, что он зажмурился и лишь с усилием смог их открыть.
Невероятно, но дуротриги продолжали рваться вперед, прямо в пламя, уже стеной поднимавшееся от колес и лизавшее борта фуры. Они даже пытались орать свои кличи, но вскоре бросили, задыхаясь от кашля. Дымом, подсвеченным красными отблесками, заволокло все вокруг, превратив римлян, защищающих проход в Каллеву, в тени, пляшущие среди языков бьющего отовсюду огня. Неожиданно Макрону обожгло ноги. Он бросил взгляд вниз и увидел, что дно повозки уже начало прогорать.
— Убирайтесь! Бегом на базу! Живей!
Легионеры повиновались, перебрались через груду копий и попрыгали с дальнего борта телеги на улицу. Макрон переместился на пятачок, где огонь еще не был силен, и огляделся, желая убедиться, что враг не прорвется сквозь полыхающую преграду. Затем он повернулся, бросил на землю свой меч и щит, а сам прыгнул следом, но не устоял на ногах, грохнулся и неуклюже перекатился на четвереньки. Падение выбило из него воздух, так что мгновение он не мог даже вздохнуть, а когда попытался, то глотнул порцию едкого дыма. Горло перехватило. Он скорчился, борясь с приступом тошноты, но тут кто-то схватил его за руку и помог встать. Центурион сморгнул слезы и увидел Фигула.
— Уходим, командир!
Всунув меч и щит в руки центуриона, Фигул потащил его от пылающей фуры.
— Парень… тебе положено быть со своими людьми, — еле выговорил, давясь кашлем, Макрон.
— С ними все в порядке, командир. Я послал их вперед.
— Погоди!
