— Ты? Тебя я не ставлю ни в грош. Единственный сын остался мне: тот, который неспособен править моим царством хоть с малой долей ответственности. О боги, за что караете?
Балт застыл. Губы его сжались тонкой полоской, лицо окаменело в горькой ярости.
— Я в ответе, отец. В ответе за многое, и шел сюда, пробиваясь через кольцо врагов, чтобы быть и сражаться рядом с тобой. Неужто я недостоин никакого уважения, неужто не заслужил от тебя никакой любви?
Вабат впился в него взглядом, а спустя секунду-другую вяло качнул головой:
— Ты хочешь лишь моего трона, когда меня не станет. Амет мог бы стать правителем до… этого. — Он указал на тело, болезненно сморщившись от вида безобразного шрама на горле убитого. — Теперь его нет. Как тебя, должно быть, радует такое положение, Балт. Ты ведь дождаться не можешь, когда в руки тебе упадет мой венец. Я это вижу по твоим глазам.
— Отец. Ты потерял сына, а я — брата. Неужто ты не дашь мне хотя бы разделить твое горе? — Балт скорбно простер к правителю руки. — Отец!
Секунду Вабат взирал на своего единственного теперь сына с болью, после чего, сузив глаза, смахнул его руку у себя с плеча.
— Змий, да как ты смеешь! Ведь ты,
— Римские друзья? — Балт, словно не веря своим ушам, покачал головой. — Отец, ты обвиняешь меня в этом убийстве? Убийстве моего родного, единоутробного брата? Да как бы я мог!..
— Я знаю тебя. Знаю твое властолюбие. Ты желаешь лишь одного: моего престола. — Взгляд правителя загнанно мелькнул по посланнику и прочим находящимся в комнате римлянам. В нем читался страх. — Враги. Меня окружают враги, — заключил он.
Семпроний покачал головой:
— Венценосец, уверяю тебя, мы твои верные союзники. И непричастны к гибели твоего сына.
Вабат оцепенело на него смотрел, и Семпроний указал на Макрона с Катоном:
— Разве само присутствие здесь этих двоих офицеров и их людей не доказательство нашей доброй воли к твоему царству? Мы не враги тебе. Жизнью своей дочери, которая мне дороже всего на свете, клянусь в этом.
Правитель Вабат какое-то время безмолвствовал. Затем плечи его бессильно просели, и он вновь посмотрел на труп.
— Оставьте меня. Оставьте меня все.
Семпроний хотел было что-то сказать, но под взглядом решительно качнувшего головой Термона, который еще и указал при этом на дверь, умолк, и после взгляда на правителя медленно отошел к двери. Тихо ее открыв, он вначале дал покинуть помещение обоим офицерам и своей дочери, а затем вышел сам. После секундного молчания Термон шепотом обратился к Балту:
— Князь, господин мой…
Балт, дернув головой, встал и отгородил царедворца от правителя.
— Ты слышал моего отца. Поди прочь.
— Но… — Термон сделал было шаг, чтобы обогнуть князя, но тот пресек его попытку:
— Убирайся!
Правитель, словно очнувшись, поднял голову и, набрав воздуха, крикнул:
— Ступайте, оба! Прочь с глаз моих!
Балт обернулся с открытым для возражения ртом, но отец яростно ткнул пальцем в сторону двери:
— Во-он!
Первым выкатился Термон, секунду спустя за ним последовал Балт и, оглянувшись напоследок на отца, закрыл за собой дверь. Снаружи на большом внутреннем дворе у ворот дожидались остальные. После общей неловкой паузы Балт досадливо сплюнул.
— Я знаю, о чем вы думаете. Что это я пристроил Амета под нож.
— А это и вправду был ты? — спросил Катон.
— Да какая разница, что я теперь скажу? Вы уже наперед знаете, чему верить.
— Пока нет, — поднял глаза Катон. — Я хочу слышать из твоих собственных уст: это ты его убил?
— Нет, — не колеблясь ответил Балт. — Что, теперь доволен?
— Это, приятель, еще ничего не доказывает, — мрачно съязвил Макрон. — Если его не убивал ни ты, ни кто-нибудь из твоей свиты, то кто это сделал?
— Ну а почему, скажем, не какой-нибудь римлянин? А? — криво усмехнулся Балт. — Скажем, ты?
— Я?! — изумленно вытаращился Макрон.
— А что. Если у правителя нет наследников, то тем легче будет Риму со смертью отца присвоить себе Пальмиру. Хотя для этого, разумеется, вам надо будет вначале убедиться, что и я не остался в живых.
— Ты-то, получается, со смертью брата ничего себе не выгородил, — поддел Макрон. — Кроме разве успокоения, что ему как сопернику престол тоже не достался.
— Довольно, центурион Макрон! — резко осек Семпроний. — Если нет мыслей по существу, так хотя бы помалкивай. — Он повернулся к Балту, с видимым усилием сдерживая чувства. — Князь, давай на минуту предположим, что ни одна из сторон — ни мы, ни ты — к смерти твоего брата все же не причастна. Мы просто не можем допустить меж собой раскола по этому вопросу. Особенно сейчас, когда нас окружает вражеское войско. Возможно, ты считаешь, что у тебя есть причины нас подозревать, так же как и у нас есть причины подозревать тебя. А правитель пока и вовсе подозревает всех подряд. Нам необходимо отложить меж собой разногласия до той поры, пока не снята осада.
— Отложить, говоришь? — Балт призадумался, после чего обратился к Термону: — Ну а ты что скажешь, старикан? Ты ходил у моего отца в советниках столько, сколько я себя помню. По-твоему, он попустится смертью своего сына?
Термон после некоторой паузы ответил:
— Какое-то время — несколько дней — венценосец будет пребывать в глубокой тоске и скорби. Затем же, после обряда погребения Амета, он вряд ли успокоится, пока не разыщет убийцу и не воздаст за свое дитя.
— Очень хорошо, — подвел черту Семпроний. — Значит, у нас есть несколько дней отсрочки. Так что давайте пока прекратим терзать друг друга подозрениями. После похорон мы все, каждый по-своему, будем содействовать правителю в поиске убийцы. Условились?
— Да будет так, — кивнул в ответ Балт. — А теперь, если позволите, я вернусь в свои покои, чтобы оплакивать моего брата в горестном уединении.
— Безусловно.
На прощание Балт куце кивнул Катону с Макроном и повернулся к Юлии.
— Моя госпожа, — сказал он. — Надеюсь, когда все это кончится, мы наконец сможем познакомиться поближе.
— Надеюсь на это, князь, — вынудила себя улыбнуться она.
Он взял ее ладонь и, нагнув голову, взялся с грубой чувственностью елозить по ней губами. Выпустил он ее отнюдь не сразу; все это время Юлия стояла недвижимо, а когда он наконец выпустил ее руку, отступила на шаг.
— Ну что. Тогда всем доброй ночи, — сверкнул глазами Балт и пошагал восвояси.
С минуту они молча смотрели ему вслед.
— С тобой все в порядке? — спросил негромко Катон, бережно беря ее за руку.
— У меня от этого варвара мурашки по коже, — с дрожью в голосе ответила Юлия.
— Ничего, дочь, — с тихой гордостью сказал Семпроний. — Ты держалась молодцом. Твоих истинных чувств он не разгадал.
— По мне, так лучше бы наоборот.
Макрон, выдохнув надутыми щеками, поскреб затылок:
— Нет, а все-таки? Он или не он убил своего брата?
Семпроний, секунду подумав, ответил:
— Тут и гадать не приходится. Конечно, это его рук дело.
