— Можно так сказать.
— Честно говоря, — сказал Макрон, наклонив голову, — по мне так лучше изойти в бою, чем тупо, как скот на бойне, подставить голову под чей-то равнодушный меч или, хуже того, топор. Но все равно, — он виновато поглядел на какое-то семейство, ютящееся в тени царской ограды, — жаль этих бедолаг. Теперь у них точно нет шанса.
Глава 27
— Жребий брошен, решение принято, — настойчиво сказал Балт. — Мы должны пожертвовать беженцами, и сделать это надо нынче же, пока они не убавили наши запасы еще на какую-то часть.
Гул одобрения прошел по небольшому собранию старших офицеров и сановников, что состоялось тем вечером в зале приемов. Однако Катон упорствовал и повторил снова:
— Повторяю: что-то такое произошло. Как раз когда закончились переговоры, к Артаксу подлетел какой-то гонец. Известие, которое он ему сообщил, было явно не из приятных.
— С чего ты так решил? — сердито спросил Балт. — Ты слышал или понял, что он сказал?
— Нет, — принял укол Катон. — Но вид у Артакса был явно разгневанный.
— Это ты так говоришь. И вообще, мало ли что могло его взбеленить.
— Мне так не показалось. Какие, по-вашему, новости могли показаться ему дурными? Парфяне идут ему на помощь. У нас почти вышли припасы, так что Артаксу остается всего чуток подождать, и цитадель сама упадет ему в руки. — Катон дал этим словам осесть, после чего продолжил: — Единственное, что могло его так обескуражить, это приближение Лонгина с его армией.
Кашлянул Макрон, и Катон увидел, что его друг покачал головой.
— Катон, — сказал он проникновенно. — Есть возможность, что ты прав. Есть — но только возможность. Куда вероятней, что ты заблуждаешься.
— Нет, не заблуждаюсь. Я это знаю.
— Ты знаешь лишь то, что видел — впопыхах, краем глаза, оглянувшись разок на бегу. Этого недостаточно. Мы не можем рисковать, обольщаясь надеждой насчет прихода Лонгина. Надо осуществить то, что мы наметили. Беженцами придется поступиться.
— Ну а если я все-таки прав? — воззрился Катон на собрание. — Кровь сотен людей будет на наших руках.
После напряженной паузы с кресла встал Термон.
— Это цена, с которой мы должны смириться, римлянин, — с печальной твердостью сказал он. — Чего мы добьемся тем, что дадим им остаться? День, от силы два, и запасы пищи и воды у нас иссякнут окончательно. Все, чего мы добьемся, это короткой отсрочки и без того неминуемой смерти этих людей. Но уже ценой жизни всех, кто способен оборонять цитадель.
— Но ведь если Лонгин уже на подступах к городу, спастись могут все.
— А если нет? Что, если он прибудет буквально назавтра, но уже
Катон сжал губы в строптивую полоску, сдерживая гнев и глухую досаду. Его с нежной силой усадил обратно на стул Макрон.
— Друг мой, он прав. Мы не может пойти на этот риск. Вдумайся, ведь ты же у нас самый прозорливый. Если бы на разговор с Артаксом сходил я и вернулся с каким-то там впечатлением, что бы ты подумал? И как бы поступил?
— Доверился бы твоему суждению, вот как бы я поступил, — сердито буркнул Катон.
Прежде чем Макрон успел ответить, снова заговорил Термон.
— Насколько мне видится, — мрачным голосом подвел он итог, — благоразумней будет не откладывать задуманное. Прежде чем я доложусь венценосцу, есть ли кто-то, чье мнение совпадает с мнением префекта Катона?.. Нет? Тогда вопрос решен. Всем вам доброй ночи, цвет наш и сила. Отдохните, кто и как может. Завтрашний день обещает быть очень нелегким.
Вытеснение беженцев началось перед рассветом. Те солдаты, у кого в цитадели имелись семьи и родственники, были собраны в один из пустующих складов и без объяснений помещены под стражу. С царских кухонь им было выдано небольшое довольствие в виде хлеба и вина, и пока они взаперти ублажались этим нежданным разговением, за дело взялись легионеры, вытряхивая квелых от сна беженцев из их убогих укрытий во дворах и подворотнях. Что и говорить, задание не из приятных, но за него в добровольном порядке взялась часть легионеров Макрона — бывалые служаки, в основном ветераны (в когорте Катона таких было немного), которые без сантиментов выполняют любой приказ. Ауксилиарии Катона вкупе с греческими наемниками и воинами Балта заняли места на стенах со строжайшим указанием не покидать постов до прихода смены.
Пламя факелов трепыхалось в темноте; легионеры собирали и сгоняли мужчин, женщин и детей на открытую площадку у ворот. Две центурии создали заслон, двероподобными щитами и наклоненными копьями пресекая всякую попытку к бегству. Времени собрать пожитки беженцам отпущено не было, еда и питье изымались. Вскоре холодный воздух рассвета преполнялся криками гнева и отчаяния. Женщины прижимали к себе детей; мужчины с криками ярости потрясали перед римлянами кулаками, но лезть на смертельные острия уставленных копий никто не отваживался. Когда обыск всех более-менее обитаемых мест закончился, Макрон во главе одной из центурий взялся обшаривать более удаленные уголки — вдруг кто-то попытался спрятаться; в итоге воющее сборище у ворот пополнилось еще изрядным количеством семей и просто отщепенцев.
Прочесав участок вблизи выгоревшего зернохранилища, Макрон собирался двинуться к развалинам бывшего лазарета, как вдруг уловил какие-то звуки, похожие на тоненький плач. Он приостановился и вслушался, скользя глазами по завалу обугленных, почерневших обломков. Ничего — ни звуков, ни шевелений. Внимание отвлек один из легионеров, который, подойдя, бойко отрапортовал:
— Господин старший префект, смею доложить, этот район прочесан. Оптион желает знать, каковы ваши дальнейшие указания.
Как раз в эту секунду Макрон расслышал звук снова — слабенький, все равно что подвывание голодной кошки.
— Тс-с, — поднес он палец к губам. — Тихо.
Оба застыли, чутко вслушиваясь и озираясь вокруг. Плач послышался снова, на этот раз более отчетливо, и стало ясно, что никакая это не кошка.
— Доносится вон оттуда, — легионер указал на обугленную груду корзин у остатков стены. — Я в этом уверен.
Макрон кивком поманил его за собой и стал через развалины пробираться к той куче. Все это время плач звучал не умолкая, а к нему добавилось еще и тихое взволнованное бормотание. Обогнув кучу корзин, Макрон заметил между ними и стеной узкую брешь. Ее занавешивало темное полотно одежды, шевелящееся одновременно с тем, как бормотание становилось все настойчивей.
— Вот они где, — произнес легионер и взялся за меч.
— Оставь, — одернул его Макрон, — не надо.
Он пролез мимо легионера и захрустел калигами по обломкам, разбросанным вокруг кучи. Добравшись до той непрочной занавески, Макрон нагнулся и одним быстрым движением ее сорвал. Там с испуганным вдохом застыла девчушка лет тринадцати-четырнадцати. У груди она баюкала плачущего малыша. Рот она испуганно открыла словно для крика, но при этом лишь молча сглотнула и с полными слез глазами повела головой из стороны в сторону.
— Пожалуйста! — произнесла она на греческом. — Прошу вас, не забирайте нас.
Макрон обратил внимание, что синяя стола и плащ на ней весьма добротной выделки, темные волосы
