заплетены в аккуратные косы, а на шее у нее золотой медальон. Ребенок, судя по всему, наспех был закутан в платок; его личико морщилось от плача, а сжатые кулачки подрагивали на утренней прохладе.
— Он голодный, — пояснила девочка, — есть хочет. Мы оба хотим. Помогите нам, пожалуйста.
Макрон бережно взял девочку под руки и поставил на ноги.
— У вас тут кто-нибудь еще прячется?
— Да уже нет, наверно. — Она холодной ладошкой ухватила Макрона за руку. — Пожалуйста, не трогайте нас.
— Прошу простить, юная госпожа. У нас приказ.
— Я знаю, но вы ведь, наверное, добрый человек. — Она обратила взгляд на легионера. — И вы тоже. Пощадите нас. Позвольте нам остаться.
Макрон покачал головой:
— Мы не причиним вам вреда. Просто ступайте с нами, и все.
— А если не будет вреда, то зачем вы тогда всех забираете? И куда?
Макрон, поглядев, тускло ответил:
— К главным воротам.
— К воротам? А зачем?
Макрон проникся к девчушке жалостью; да и смысла утаивать нет.
— Правитель приказал, чтобы все беженцы покинули цитадель.
Девочка оторопело уставилась — видимо, смысл слов отложился у нее не сразу.
— Но… Но ведь это считай что убийство. Просто умерщвление, и все.
— Таков приказ, юная госпожа. А теперь пойдемте с нами. — Он крепко взял ее за тоненькую руку. — Не доставляйте нам хлопот, ладно?
Девчушка попыталась было вырваться, но куда там. Тогда, прикусив губу и быстро о чем-то подумав, она испуганной скороговоркой затараторила:
— Господин, я же вам готовить, кухарничать могу. За чистотой у вас приглядывать, одежду стирать… Могу вас даже ночью согревать. Пощадите, пожалейте меня с моим братиком. Клянусь, вы об этом не пожалеете.
Макрону стало душно от стыда. Вместе с тем некая вселенская усталость пробирала от мысли, до чего все-таки способна доводить людей беспросветность отчаяния. Легионер, который все это время внимательно слушал обмен фразами, неуверенно поглядел на Макрона.
— Господин старший префект. Может, я это… ее малость попользую, а уж затем отправлю к остальным?
— Чего-о? — грозно обернулся Макрон.
— Да вот… Смазливая, язви ее, сучонка. К чему добру задаром пропадать. Все одно ей недолго осталось.
— Заткни свой рот, поганец, — прорычал Макрон. — А ну прочь! Иди вон обыскивай соседний двор.
— Слушаю, господин старший префект!
Легионер встал навытяжку, отсалютовал и затрусил прочь. Макрон строгим взглядом смотрел ему вслед, зная наверняка, что у того в мыслях: мол, командир, зараза, решил приберечь девчонку для себя. Иной офицер вполне бы так и поступил — чего тут церемониться, надо ловить момент, — но лично Макрону все эти нынешние указания были поперек души. Хотя выбирать не приходилось. Беженцам предстояло умереть ради того, чтобы правитель со своими сторонниками продержались в цитадели чуть дольше. Решение было жестким, но вполне обусловленным. Хотя теперь, когда Макрон глядел на девчушку с младенцем, категоричности в нем поубавилось.
— Как тебя звать?
Та поспешно ответила, чуя перемену его настроения:
— Меня — Джесмия. А братика моего — Айшель.
— Где твоя семья, Джесмия? Родители?
— Не знаю, господин. Мы оторвались от них, когда все пытались пробиться в цитадель. Мы с Айшелем были в числе последних, кому удалось попасть внутрь прежде, чем захлопнулись ворота.
— И как вы с той поры здесь обретались?
— Получали довольствие, как и остальные. В основном я его отдавала Айшелю, но он у меня все равно голодный.
Присмотревшись, Макрон обратил внимание, какое худое у девочки лицо; под складками столы одна кожа да кости.
— Может, ты отыщешь свою семью в городе.
Она посмотрела со смятением.
— Но ты не можешь нас вот так вышвырнуть. Они нас убьют: и меня, и малыша Айшеля.
— Пойдем, юная госпожа. Время не ждет.
За руку он повлек ее через руины зернохранилища в сторону ворот. Джесмина расплакалась, сквозь слезы невнятно умоляя остановиться. В отчаянии она сулила всякие ублажения плоти, какие только мог измыслить ее невзрослый ум, но Макрон продолжал шагать с каменной решимостью. Заслышав гомон толпы у ворот, Джесмия тревожно смолкла. Когда же за углом открылись беженцы, сгрудившиеся за заслоном тяжеловооруженных легионеров, ноги у девочки подогнулись и она упала, прижимая к груди своего вопящего братишку.
— Не надо! Не пойду! Не буду! Я не хочу умирать! Не хочу!
— Никуда не денешься, — твердо сказал Макрон. — Поднимайся. Ну же!
— Нет… ну прошу. Умоляю…
— Становись! — Макрон рывком вздернул ее на ноги.
Глаза девочки попеременно останавливались то на брате, то на суровом римлянине.
— Если я все же пойду, то возьми хотя бы моего брата. Пригляди, чтобы он остался жив.
— Не могу.
— Заклинаю!
— Нет. Как же мне приглядывать за младенцем? Он твой брат и должен быть с тобой. Идем.
Макрон, как пушинку, подхватил ее с земли к себе на руки и пошагал к воротам. Джесмина утихла, закрыла глаза и начала бормотать что-то, напоминающее мольбы к богам. Бросив на нее один быстрый взгляд, Макрон стал неотрывно смотреть в сторону ворот. Протеснившись через строй легионеров, он грубовато ее опустил и указал на толпу.
— Вот. Ступай туда, к своим землякам.
Напоследок она поглядела на него взглядом, исполненным усталого презрения, после чего, нежно прижав к своему плечу головенку брата, через воющую толпу медленно прошла и встала прямо напротив закрытых ворот. Чтобы быть на выходе первой. Первой из тех, кого забьют повстанцы. Обернувшись, она еще раз с укором поглядела на Макрона. Вот к девочке подошел один из ближних легионеров и, протянув руку, сорвал у нее с шеи золотой медальон и сунул его к себе в кошель, после чего возвратился на свой пост. Макрон думал было подвергнуть его взысканию, но что толку. Если медальон не снял бы легионер, его сдернет с ее изрубленного тела повстанец — быть может, тот самый, что по прошествии нескольких дней возьмет его вместе с кошелем с трупа легионера. Макрон устало покачал головой и посторонился, давая последним поисковым группам выпроводить за строй солдат последних из обнаруженных беженцев.
Когда те слились с толпой, Макрон, вдохнув поглубже, скомандовал:
— Открыть ворота!
Приставленные к воротам вынули бревно запора и потянули цепи. Исполинские створки ворот с грохотом начали размыкаться, и румяно-розовый свет зари хлынул в образовавшуюся брешь. Толпа обратилась к свету и впервые утихла, созерцая свою грядущую участь.
— Выводим их, выводим! — проревел Макрон. — Выставить копья!
Его люди накренили острия, и ближние беженцы отпрянули в испуге. Снова взвились крики панического ужаса, так что Макрону для того, чтобы его приказы были слышны, пришлось приставить ладони ко рту и надсадно орать:
— Медленным шагом — вперед!
