— Это как? Твою квартиру?
— Мою. С судьей покрутился и отсудил. Наверно, так. Я точно не знаю.
— Вот дела… — мрачный посмотрел на меня внимательно.
В кабине у водителя было сильно накурено, я села вместе с грузчиками сзади. И рассказала им все. Про отчима, про маму, про Гарика, про накладной живот Эльвиры. Потом мы встали в пробке на Ленинградке у Сокола, и там я рассказала про Александра Виноградова, про дочь Варю, про дачу, про сторожа и его сына, сержанта полиции, про то, как уволилась с работы и теперь вот переезжаю в съемную комнату, почти что в коммуналку. Когда мы подъехали к моему дому, мне было легко и хорошо, а мрачный Семён написал мне свой телефон и пообещал помочь летом снять дачу.
Я побоялась, что на обратном пути дорасскажу им все — про Милку и последние мамины художества, поэтому решила ехать на Водный стадион отдельно, на такси.
Я приготовилась к тому, что Гарик будет устраивать концерт. Но он, дурачок, просто решил поменять замки и уйти на это время из дома. Я попросила ребят сломать дверь. Те подумали, посомневались и на раз-два-три высадили мою бедную дверь плечом.
Старый монитор стоял на месте, а вот люстры уже не было. На огрызках проводов болталась лампочка. Не было и моих пальто — ни одного. Видимо, не поверил Гарик, что у меня такой сановный любовник. Не жила бы я в этой квартире. Ведь не зря он учился два с половиной курса на журналистике. Что-то он еще и сейчас, значит, соображал. Я постаралась отложить переживания на потом, а сейчас просто покидать в сумки все, что вместится. Ребята-грузчики помогали мне, как могли. Гарикова компания вещи свои еще не распаковывала, но бутылок пять водки уже распечатала. В квартире оказалась запертой бабка. Она лежала мертвецки пьяная на кухне и не слышала, ни как мы ломали дверь, ни как собирались.
Странно, в отличие от того, как я собиралась недавно на даче, я вовсе не плакала. И записок Гарику не писала… Вообще настроение у меня было почти приподнятое. Мне жаль было новой турецкой люстры, в квартире ужасно воняло, но я так давно, да, наверно, никогда не чувствовала столь мощной мужской поддержки. Может, зря я не рассматривала женихов без высшего образования. Кстати, я бы не удивилась, если бы у мрачного Семена вдруг оказался диплом МИФИ или Бауманского.
Уходя, я подумала: не поставить ли квартиру на сигнализацию? Пусть разбираются… Но пожалела соседей — не так уж приятно, когда на твоей лестничной клетке ребята с автоматами бьют ногами в чью-то дверь. Да и дверь мы с грузчиками уже все равно выбили…
Я ушла из нашего разоренного дома, не оглядываясь. Странно, какой символичный итог моей бездумной жизни…
Ночью, удостоверившись, что Варька крепко спит, я вышла на чужую лестничную клетку с пачкой сигарет, которую купила вечером, тайком от Варьки, когда мы заглянули в местный супермаркет.
Я стояла с закрытой пачкой сигарет в руках и смотрела в окно. Кто-то еще не спал, хотя был второй час ночи. В некоторых окнах в темноте мигал голубоватый свет — смотрели телевизор. Тысячи, сотен тысяч людей… У каждого свое «люблю», свое «больно»…
Вот оно — реальное одиночество мегаполиса. Можно подойти к любому. И ни к кому не подойдешь. Не позвонишь в квартиру, где кому-то так же одиноко и не предложишь вместе посидеть, посмотреть в окно.
Я зажгла спичку, долго на нее смотрела, сожгла ее дотла. Потом сожгла другую. И вдруг вспомнила, как мы с девчонками гадали в детстве: надо взять обычный, маленький коробок спичек, вставить в него две спички рядом, с маленьким зазором, параллельно и аккуратно закрыть коробок, чтобы спички торчали из него, как пики — ровно вперед. Потом загадать про спички — кто какая спичка (одна — девочка, другая — мальчик) и зажечь их. И дальше смотреть, как они будут гореть.
Я попробовала загадать себя и Сашу. Он, разумеется, клонился в разные стороны, кочевряжился, а потом неожиданно, в самом-самом конце, склонился ко мне и резко потух. Моя же спичка горела ровно и спокойно, никуда не отклоняясь, а когда его спичка упала на мою, моя вдруг сильно отклонилась, продолжая ярко и бодро гореть, пока не затлел коробок. Больше ни на кого я гадать не стала. Достаточно первого гадания — если верить спичкам, то Саша в результате вернется, останется со мной навсегда, но разлюбит меня (а то он сейчас любит!). А я, вероятно, буду любить его до смерти и сожгу своей любовью всё вокруг себя.
Я убрала спички в карман, а нераспечатанную коробку сигарет оставила на подоконнике. В углу у мусоропровода сидел очень красивый кот — пушистый, белый, с рыжими и серыми подпалинами. На лбу у него был антрацитово-черный треугольник, чуть съехавший на один глаз. От этого вид у кота был несколько бандитский.
— Чепрачок-на-бочок, иди сюда! — позвала я и присела, протянув к нему руку, но он ко мне и не подумал идти. Он сидел и смотрел на меня неотрывно и, как мне показалось, с порицанием. Я вспомнила свои наивные юношеские стихи, которые я сочиняла, сидя в своей комнате и глядя, как над Садовым кольцом садится солнце.
Кажется, это стихотворение я написала, обижаясь на мамину черствость.
Никогда не знаешь, то ли ты себе рисуешь какие-то тропки в будущую жизнь, то ли к тебе из будущего приходят образы и слова…
Утром мы с Варей поделились, кому что приснилось. Ей приснилось, что Александр Виноградов стоит на проезжей дороге, дорога идет между лесных деревьев, идет вверх, и вот на самом верху он и стоит. Зовет ее. А когда она подходит, Александр говорит: «Иди отсюда, гадкая девочка». И делает рукой «вот так». Варька показала — как. Получалось очень обидно.
А мне приснилось, что совершенно голый Александр Виноградов сидит на чистой деревянной лавке, как в бане. Я вижу только его торс. Подхожу и провожу рукой по гладкой, шелковой коже. И чувствую его запах, очень чистый и приятный. Мне часто снятся запахи, вопреки тому, что я читала о снах. Он берет меня за руку и сажает рядом с собой. И я вижу его совершенно гладкий, девчоночий лобок. Безо всяких признаков волос и пола вообще. Я провожу там рукой и не нахожу даже дырочки.
— А как же ты?.. — спрашиваю я, совершенно потрясенная.
— Вот так и живу, — смеется Александр Виноградов, а я все чувствую этот запах — чистый запах ягодных конфеток.
Думаю, это Варька ночью уткнулась в меня только что вымытой детским шампунем головой. Про гладкий лобок я ей, разумеется, не стала рассказывать.
Я посмотрела на пакеты и сумки, забившие нашу комнату почти до половины, и решила, что буду вынимать вещи по надобности. А просто так растаскивать по полкам большого шкафа их незачем.
У нас был совершенно свободный день. Мы решили сходить в театр.
Посмотрев с восторгом «Незнайку» в Молодежном театре и слегка влюбившись в обаятельного актера, трогательно и смешно игравшего главную роль, дочка Варя запросилась в ресторан.
Как же быстро привыкают дети к разным буржуйским глупостям! Машина с шофером, недоеденные обеды и ужины в ресторане, чаевые, которые папа щедрой рукой отстегивает понравившимся официантам, и улыбающиеся официанты, приглашающие прийти снова. «Придем! Обязательно!» — радостно кричала
