я жду Варю у подъезда. Мы ждем.
— Саша, оформи, пожалуйста, алименты в бухгалтерии.
— Ты — дрянь, Воскобойникова. Но я — оформлю. И твоя Варя будет получать три тысячи рублей в месяц. Ты этого хочешь?
Я нажала отбой, больше я не могла терпеть. Наверно, надо было закричать: «Подонок! Сволочь!» Или это же сказать без крика. А я просто нажала отбой. Поэтому он перезвонил и очень спокойно произнес:
— Лена, а ты не боишься, что я девочку у тебя заберу, у идиотки?
— Саша, что ты говоришь? Зачем она тебе?
— Я ее буду воспитывать. Она будет учиться в хорошей школе, будет там ночевать, ее будут укладывать спать и будить утром спокойные, доброжелательные воспитательницы.
— Ты… ты хочешь отдать ее в интернат? — я аж задохнулась.
— В пансион, — мягко уточнил Саша. — Дорогой, прекрасный пансион, где не будет тебя, истерички. В воскресенье я буду ходить с ней в детский театр, в ресторан, на каток. А тебя к ней не пустят — совсем. Тебе просто поставят диагноз, тот, который у тебя есть. Ты этого хочешь? И стоить это мне будет дешевле, чем твоя некупленная норковая шуба. И ты ничего — слышишь, идиотка? — ни-че-го не сможешь поделать.
— Чего ты хочешь? — с трудом сказала я.
— Я хочу, чтобы ты давала мне Варю тогда, когда я скажу. Насколько мне будет нужно — на час, на день, на три… И тебя не касается, с кем я при этом буду. Ясно?! — он вдруг заорал не своим голосом.
Я положила трубку и представила себе, как судья Морозова — та самая, ведь именно она будет судить, по месту жительства — улыбаясь, скажет: «Именем Российской Федерации… лишить материнства…» За что? А за десять тысяч долларов, которые она получит в конверте.
Судья Морозова никого и ничего не боится, в отличие от меня. А Саша Виноградов десять тысяч может потратить за границей за один день. Есть такие заграницы — с высоким уровнем жизни, доходов и расходов, с высокими гостями и высокими заборами вокруг их вилл. Вилла имеет непосредственный выход к океану, бассейн с подогретой морской водой в принципе есть и прямо в спальне, можно почувствовать себя дельфином, в бассейне же и позавтракать. Одна Сашина фуагра будет стоить там столько, сколько мы можем позволить себе потратить на еду в неделю. Я жалею, что меня теперь нет в таких заграницах? И мне не подадут фуагра в розеточке из авокадо с нежным искристым шампанским на сверкающем серебряном подносе?
Я не люблю шампанское, это раз. Я не хочу больше думать о Саше и обо всей жизни, связанной с ним. Это два. Но мне тошно и плохо по-прежнему, я потеряна и разбита. Это, увы, три.
Я заставила себя сходить в ванную, умыться ледяной водой. Потом легла и стала вспоминать, как мы радовались с Варькой прошлой осенью, когда в мой день рождения, на следующий день после приезда из Турции, сажали на даче луковицы тюльпанов, нарциссов, крокусов и анемонов.
Я так хорошо себе представляла, как ранней весной, чуть только сойдет снег, из-под земли появятся сначала белые анемоны, потом, белые и винно-малиновые крокусы. Следом за ними наперегонки полезут мохнатые нарциссы — я купила очень необычный сорт нарциссов, с густыми махровыми лепестками, похожие на пионы. И затем начнут выпускать стрелки тюльпаны. А уж тюльпанов я накупила, штук сто, не меньше…
Через месяц-два Саша, отчаянный флорофоб, будет с отвращением смотреть, как лезут из земли ненавистные ему лютики-цветочки, портящие зеленую гладь газона… Зачем сажала? Сортовые луковицы по пятьдесят рублей штучка… Жили бы с Варькой на эти деньги месяц — горя не знали. На такси бы катались, Варька пила бы свежеотжатые соки. Ладно. На такси теперь в Москве далеко не уедешь — встанешь в первой же пробке. А свежеотжатые соки вредны для детского желудка.
Интересно, почему ни вчера, ни позавчера не звонил никто, а сегодня все сразу? Я уже не удивилась, когда телефон заиграл снова. Только испугалась, что это опять Виноградов. Но это оказался Женька. Он тоже, оказывается, звонил на мой старый домашний номер и напоролся на Гарика.
— Ленуся, я скучаю. О тебе. О Вареньке. Почему вы не приходите покушать?
— Придем, Женя. Спасибо, обязательно.
— Завтра сможете?
— Постараемся.
— Пожалуйста, постарайтесь! А в следующее воскресенье у меня будет хороший спектакль. Ты не смотрела его — «Виндзорские проказницы» Шекспира. Очень смешной. Я играю, — он сам засмеялся, — главную проказницу. Можно с Варенькой прийти. Потом пойдем поужинаем. Варя чучела посмотрит. Я тебя за ручку подержу…
Я улыбнулась. Женька талантлив от бога. Причем его талант — не только собственно лицедейство — клоунада, страсти напоказ, перевоплощение. Главный его талант — необыкновенное обаяние. Вокруг него всегда как будто повышается температура — если вокруг холодно. И дует свежий ветерок, если на улице жара. Когда с ним говоришь по телефону, становится хорошо, не от каких-то его слов, а просто потому, что говоришь. Почему же тогда… Я не решилась ни отвечать себе на вопрос, ни даже толком его сформулировать.
— Приходите, Ленусенька, буду надеяться и ждать. Пригласительные возьми у администратора. Целую.
— Спасибо, Женя…
— Кстати, я совсем забыл тебе на даче сказать одну вещь. Вспоминаю каждый день перед сном, какую замечательную сказку ты Варьке рассказываешь. Я же слушал тогда лежал, на коврике… Почему ты ее не запишешь?
— Да ладно, Жень…
— Не ладно! Запиши-запиши! Прекрасные добрые герои, такие коллизии… Смешно, остроумно, трогательно. А? Ленусь? Попробуй издать.
— Хорошо, я попробую.
— Напиши и покажешь мне. Ладно? Целую, жду вас.
Я положила трубку рядом с собой и чуть подождала.
А вдруг — раз уж такой вечер встреч сегодня… Вдруг еще кто-то позвонит… Но именно он и не позвонил. Поймав себя на приятном ощущении, что стрелочка со словом «он», кажется, чуть-чуть, но передвинулась в другую сторону, на другого, совсем другого человека, я улыбнулась и уснула.
Ночью я проснулась, будто меня кто-то толкнул. Мне не спалось и не спалось. В голову лезли сожаления и размышления. А если бы я приехала жить в Митино и расположилась там с хозяйством… То он бы прогнал нас еще раньше! А если бы я не увезла вещи с дачи… То он был снес их все в подвал! Или ближе к лету стал бы предлагать приехать. Он бы резвился в городе с котятами, а я бы растила Варьку и малыша в животе. Мы бы дышали свежим воздухом, срезали в букеты тюльпаны, растили бы розы, стригли бы пышные ароматные самшитовые кустики… И плакали бы. Сейчас мы тоже плачем, я плачу, а Варька все порывается поговорить о папе. Но розы не растим.
Любовь — невероятный обман, придуманный Создателем для продления жизни в пространстве и времени. Зачем ему, Создателю, это понадобилось, он не удосужился нам рассказать. Прости, господи, не сочти за роптанье и недовольство. Я восхищена тем, как продуманно создан человек, как спрятан мозг так надежно, что сложно его пощупать и увидеть. Что душа спрятана еще надежнее — ее невозможно найти. Она здесь, где-то здесь моя душа — там, где я. Та самая, которая весит 21 грамм или 13,5 — в разных книжках написано по-разному. Но в момент смерти именно на столько уменьшается вес человека.
Но где она — моя душа? Где то, из-за чего мне дана моя короткая, мучительная и прекрасная жизнь? В сердце? В голове? Вокруг меня — как невидимая оболочка?
Когда Варе было три года, она спросила Александра Виноградова:
— Что такое душа?
— Это вот посередине, — ответил Александр Виноградов.
Маленькая Варя подумала и сама объяснила тогда папе:
— Душа — чтобы любить.
Я восхищена тем, как кто-то продумал всю сложнейшую систему функционирования организма, как
