Волк с Уолл-стрит

– В заключение хочу сказать следующее. Вот что меня на самом деле беспокоит во всей этой истории: те трое парней, что на меня настучали, – имен я сейчас называть не стану, но, если вы подойдете ко мне после собрания, с удовольствием назову, чтобы вы держались от них подальше, – так вот, эти парни смеялись и шутили, и ни один из них не сказал мне и даже не намекнул, что считает, будто я делаю что-то некрасивое.

Я с отвращением помотал головой.

– Знаете, на самом деле я явился сюда из очень нездорового мира, где такие вещи, как нагота, проститутки, разврат и любые виды извращений, считались нормой. Оглядываясь назад, я понимаю, что все это неправильно. Что это безумие. Но это сейчас… сегодня… когда я стою здесь, перед вами, трезвый. Да, сегодня я понимаю, что пинать ради развлечения карликов – это плохо. И что четыре проститутки за раз – это плохо, и биржевые махинации – это плохо, и изменять жене – плохо, и засыпать за обеденным столом, и разбивать чужие машины, потому что сам ты под кайфом уснул за рулем…. Я знаю, что все это – неправильно. Я первым готов признать, что далеко не идеален. На самом деле я дико застенчивый и неуверенный в себе человек, и меня очень легко смутить…

Я помедлил и продолжил убийственно серьезным тоном:

– Но я не желаю этого показывать. Если бы мне пришлось выбирать между неловкой ситуацией и смертью, я бы выбрал смерть. Так что да, я слаб и полон недостатков. Но одно я могу вам обещать – я никогда не стану судить других людей.

Я пожал плечами и демонстративно вздохнул.

– Да, возможно, то, что я сделал в машине, было неправильно. Наверное, это было некрасиво и оскорбительно. Но пусть хоть кто-нибудь в этом зале попытается доказать, что я сделал это со злобой в сердце или чтобы помешать чьей-то реабилитации. Я сделал это, чтобы разрядить обстановку в ужасной ситуации, в которой оказался. Я был наркоманом почти десять лет, и хотя с виду могу показаться нормальным, но сам-то я знаю, что это не так.

Через несколько недель мне придет пора отсюда уехать, и я до смерти боюсь возвращаться в логово дракона, к людям, местам и вещам, которые питали мою болезнь. У меня есть жена, которую я люблю, и двое детей, которых я обожаю, и если я вернусь туда и сорвусь, то раню их навсегда – особенно детей. А тут, в «Тэлбот Марш», где я, по идее, должен быть окружен людьми, которые понимают, через что я прохожу, каких-то три козла пытаются подорвать мое выздоровление и сделать так, чтобы меня отсюда выкинули. И это очень грустно. Я такой же человек, как любой из вас – неважно, мужчина вы или женщина. Да, возможно, у меня есть пара лишних баксов, но я так же нервничаю, так же боюсь будущего и большую часть дня провожу в молитвах о том, чтобы все кончилось хорошо. Чтобы однажды я смог усадить детей перед собой и сказать: «Да, действительно, однажды, нанюхавшись кокаина, я столкнул маму с лестницы, но это было двадцать лет назад, и с тех пор я ни разу не притрагивался к наркотикам».

Я снова покачал головой.

– Так что в следующий раз, когда кто-то из вас решит сдать меня, прошу вас, подумайте дважды. Вы только себе навредите. Меня отсюда так просто не выжить, а здешние сотрудники намного умнее, чем вам кажется. Больше мне сказать нечего. А теперь извините меня, пожалуйста, но мне нужно снова сесть, потому что у меня опять встает, и я не хочу позориться. Спасибо!

Я махнул рукой, будто кандидат в президенты на предвыборном митинге, и зал взорвался бурными аплодисментами. Все до одной марсианки, весь персонал и около половины мужчин-марсиан поднялись на ноги, устроив мне стоячую овацию.

Вернувшись на место, я встретился взглядом со своим терапевтом. Она улыбнулась мне, кивнула головой и подняла в воздух сжатый кулак, как бы говоря: «Молоток, Джордан!»

Началось общее обсуждение, в ходе которого марсианки защищали мои действия и говорили, что я миленок, а некоторые из самцов продолжали критиковать меня, утверждая, что я представляю угрозу для их марсианского сообщества.

В тот же вечер я попросил соседей по комнате присесть и сказал:

– Слушайте, меня достала вся эта хрень. Я не хочу больше слышать ни слова о том, что я забываю опустить сиденье унитаза, или что я много говорю по телефону, или что слишком громко дышу. Мне на-до- е-ло. Поэтому у меня к вам такое предложение. Вам ведь обоим страх как нужны бабки, правильно?

Они кивнули.

– Отлично. Значит, мы вот как поступим. Завтра утром вы позвоните моему другу Алану Липски, и он откроет вам счета в своей брокерской фирме. К вечеру вы заработаете по пять штук каждый. Можете делать с этими деньгами что вам угодно, но чтобы я до самого своего отъезда больше ни одного долбаного писка от вас не слышал! Осталось меньше трех недель, так что уж потерпите как-нибудь.

Конечно, на следующее утро они оба радостно позвонили Алану, и, конечно, наши отношения после этого значительно улучшились. И все же мои проблемы в «Тэлбот Марш» далеко не закончились. И связаны они были отнюдь не с красоткой Ширли Темпл. Нет, меня ужасно мучило желание повидать Герцогиню. По разным марсианским разговорам выходило, что в редких случаях пациентам позволяют ненадолго отлучаться. Я позвонил Герцогине и спросил ее, не прилетит ли она ко мне на выходные, если я получу разрешение.

– Только скажи, где и когда, – ответила Надин, – и я устрою тебе уикенд, который ты никогда не забудешь.

Именно по этой самой причине я сейчас и сидел в кабинете терапевта, пытаясь выпросить отгул. Шла моя третья неделя на планете «Тэлбот Марш», и я больше не попадал ни в какие переделки, хотя все марсиане знали, что я посещаю только один из четырех сеансов групповой терапии. Но всем, кажется, было уже плевать. Они поняли, что Даг Тэлбот меня не вышвырнет и что я даже по-своему оказываю на пациентов положительное влияние.

Я улыбался докторше и говорил:

– Слушайте, я не понимаю, что страшного, если я уеду в пятницу и вернусь в воскресенье. Я все время буду со своей женой. Вы с ней говорили, так что вы знаете, что она меня поддержит. Это очень поможет моей реабилитации.

– Я не могу разрешить, – отвечала мой врач, покачав головой. – Это будет вредно остальным пациентам. Все и так уже ворчат, что к вам здесь относятся иначе, чем к другим. – Она тепло улыбнулась: – Поймите же, Джордан, по нашим правилам пациенты не имеют права на отгул, пока не провели на реабилитации по крайней мере девяносто дней – да и то если они все это время вели себя примерно… а не обнажались публично, как некоторые.

Я улыбнулся ей. Она была хорошей женщиной, и я даже полюбил ее за эти недели. С ее стороны было очень мудро в тот день дать мне возможность выступить перед всеми и позволить защищать себя. Лишь много позже я узнал, что она много общалась с Герцогиней, которая и рассказала ей о моем даре вести за собой – хорошо это или плохо.

– Я понимаю, что у вас есть правила. Но они были написаны не для моего случая. Как ко мне можно применить правило насчет девяноста дней, если я здесь всего-то на четыре недели? – Я пожал плечами. Этот аргумент не убедил даже меня самого. И вдруг в мои трезвые мозги пришла замечательная идея.

– Придумал! – чирикнул я радостно. – Позвольте мне выступить перед пациентами с новой речью? Я постараюсь убедить их в том, что заслужил отгул, хотя это и идет против правил лечебницы.

Она задумчиво потерла переносицу, а потом тихо рассмеялась:

– Знаете, я почти готова сказать «да» – только ради того, чтобы услышать, какую чепуху вы им скормите. На самом деле, даже не сомневаюсь, что вы бы их убедили… – Она еще раз тихонько усмехнулась: – Две недели назад речь вышла знатная, пожалуй, лучшая в истории «Тэлбот Марш». Вы обладаете удивительным даром, Джордан. Я никогда ничего подобного не видела. Послушайте, просто любопытства ради: а что бы вы сказали пациентам, если бы я дала вам возможность?

Я пожал плечами.

– Если честно, не имею понятия. Знаете, я никогда особенно не планирую заранее, что говорить. Раньше я дважды в день держал речь перед целым футбольным полем народу. Это продолжалось почти пять лет, и я не могу вспомнить, чтобы хоть раз готовил речь заранее. Мне нужно было разве что иметь в виду одну-две темы, вот, наверное, и все. Остальное выходило экспромтом. Знаете, когда я стою перед