опасения.
Хелена невольно прониклась сочувствием. Бедняга помнил все, и холодная отстраненность в обращении, должно быть, производила на него гнетущее впечатление — особенно если учесть, с каким безрассудным упорством она преследовала его раньше. А теперь вот навалились новые переживания: мать заболела настолько серьезно, что приходится опасаться не просто за здоровье, но и за жизнь…
— Надеюсь, миссис Мартин в скором времени поправится, — любезно произнесла она, — и еще много лет будет радовать вас своим присутствием.
Все дружно присоединились к пожеланию. Мистер Мартин с благодарностью поклонился и ушел.
Хелена вздохнула с облегчением. Она ни в чем его не винила: не приходилось сомневаться, что инициатором романа выступила она сама, а он лишь малодушно подчинился настойчивым требованиям. И все же хорошо, что светский сезон подошел к концу; несколько месяцев этот человек точно не попадется ей на глаза.
— О, посмотрите на часы, лорд Гастингс, — жизнерадостно окликнула она мужа. — Скоро придет наш поезд. Не пора ли прощаться?
Когда лорд и леди Гастингс устроились в отдельном купе первого класса, сердце Дэвида все еще тревожно билось. Хелена крепко сжала ладонь мужа, а свободной рукой помахала оставшимся на платформе родственникам, мисс Толвуд и миссис Дэмиен.
— Я о нем не думаю и тебе не советую.
Несмотря на счастье, в душе порою возникала неясная тревога, и подобные моменты в полной мере ее оправдывали.
— Да и я думаю не о нем, а о нас.
Послышался свисток паровоза, возвещавший об отправлении поезда. На платформе полицейский жестами напоминал толпе о необходимости держаться подальше от края. Хелена продолжала махать.
— Ты ведь разговаривал с Фицем не о нас, правда?
— Нет, конечно. Во всяком случае, не в том смысле, который вкладываешь ты. Мы беседовали о миссис Инглвуд, его прежней пассии.
— До женитьбы на Милли у Фица были серьезные отношения?
Дэвид взглянул удивленно.
— Неужели никто тебе об этом не рассказывал? В свое время Фиц оставил возлюбленную, чтобы жениться на богатой наследнице.
Хелена покачала головой:
— Нет. Фиц и Милли неизменно говорят о своей жизни так, как будто их отношения безоблачны с первого дня. Никогда бы не подумала, что существовал кто-то третий.
— Тем не менее, это так. В начале сезона — нынешнего сезона! — миссис Инглвуд вернулась из Индии. Они с Фицем встретились, решили соединиться и даже жить вместе. Одумался он лишь незадолго до твоей болезни.
Некоторое время Хелена изумленно молчала, а потом покачала головой:
— Поверить невозможно.
— Честно говоря, я и сам с трудом верю, но именно так все и было.
Поезд тронулся. С каждой секундой стук колес становился громче и увереннее. Несколько пассажиров, только что вышедших из вагонов, спешили покинуть платформу. Гастингс заметил, что одна из дам повернулась и с особым вниманием взглянула на Венецию.
Миссис Мартин. Сам Мартин тоже был где-то здесь, на вокзале, и ждал свой поезд, в то время как его супруга только что откуда-то вернулась. Наверное, для семейных пар, ведущих раздельную жизнь, подобные независимые путешествия — дело вполне обычное.
А жизнь этой пары оказалась настолько раздельной, что встречавший миссис Мартин неизвестный джентльмен горячо, хотя и на короткое время, сжал обе ее руки.
— Я ее помню! — воскликнула Хелена.
Дэвид резко повернулся и посмотрел почти испуганно.
— Помнишь миссис Мартин?
Разве могла она вспомнить жену Эндрю Мартина раньше, чем его самого?
— Нет, я говорю о мисс Изабелле Пелэм, возлюбленной Фица, — взволнованно пояснила Хелена. — Так это ее ты только что назвал миссис Инглвуд?
— Да.
На внезапно вспыхнувшем лице отразились противоречивые чувства: шок, изумление, грусть.
— Фиц так ее любил! И они прекрасно друг другу подходили. Помню, как он прислал мне телеграмму и сообщил, что вынужден жениться на девушке, которую видел всего лишь один раз. Тогда мне показалось, что брат не выдержит испытания.
— Так оно и было, — мгновенно окаменев от ужаса, подтвердил Дэвид.
Фиц унаследовал графский титул в девятнадцать лет. Ровно столько же было и Хелене. Память ее уже добралась до этого времени. Что, если еще через пару секунд она вспомнит и первую встречу с Мартином?
— А знакомство с Милли помнишь? — уточнил он, косвенно проверяя границу сознания.
Хелена нахмурилась и покачала головой.
— Ни малейшего намека.
Однако не успел он вздохнуть с облегчением, как она вздрогнула и побледнела, а потом прищурилась и посмотрела тем самым взглядом, от которого он с юности мгновенно превращался в кусок льда.
— Милли я пока не помню, — медленно повторила Хелена. — Но зато вспомнила тебя.
Если бы Хелена могла и хотела смеяться, то выражение лица Дэвида показалось бы ей необыкновенно забавным. Но в эту минуту она чувствовала лишь недоверие, отчаяние и глубокое унижение. А еще легкий, но в то же время настойчивый приступ тошноты.
Да, она его вспомнила.
Вспомнила не первую встречу, а все четыре года его регулярных визитов: летом, в Рождество и в Пасху. Он любил приезжать в Хэмптон-Хаус, а ей в его приездах больше всего нравились отъезды.
Телеграмму Фица с сообщением о неизбежной свадьбе Хелена получила спустя три недели после возвращения в Швейцарию, в закрытую школу. Пасхальные каникулы она провела дома, и Гастингс — она больше не могла называть его Дэвидом — постоянно, ежедневно, а то и ежечасно ее оскорблял. Иногда ограничивался хищным взглядом, а когда никого не было рядом, похотливо прищелкивал языком. И всякий раз, проходя мимо, непременно говорил какую-нибудь гадость.
— Вижу, цвет ваших волос так и не исправился.
— Занялись изданием книг? Мечтаете превратиться в сушеную старую деву?
— Когда Господь вас создавал, должно быть, представлял Нидерланды. Потому и сделал такой плоской и скучной.
И это только вершина айсберга.
В пятнадцать лет Гастингс стоял под окном с зеркалом и пускал зайчиков ей в глаза. А когда она швырнула в него стакан с водой, поднял белый флаг. Вот только флаг этот представлял собой украденную из прачечной нижнюю юбку.
В шестнадцать Гастингс заявил, что грудь у нее никогда не вырастет, если она не пригласит его делать массаж.
— Мужское прикосновение — единственно верный способ.
А что он сказал о поместье Истон-Грейндж?
— Там имеется темница, мисс Фицхью. Мой дядя был старозаветным кальвинистом, а вам, должно быть, известно, как эти люди ведут себя дома. Поговаривали, что в прежние времена тюрьма эта редко пустовала: как правило, там держали девушку, накрепко прикованную цепью к стене — чтобы не могла сопротивляться проявлению первородного мужского инстинкта. Не хочу сказать, что целиком и полностью разделяю взгляды дяди. Но если бы уродился в него, знаете, что хотел бы сделать? Спуститься в темницу и терзать свою пленницу — то есть вас, моя дорогая, — в то время как многочисленные гости, включая ваших
