Почерк у нее, заметил он, отвратительный. Он наклонился, взял поднос и поставил его на стол. Взяв чашку, встал перед окном, устремив взгляд в темноту, и выпил весь шоколад Уиннифред до капли.
Заблудившийся в тумане своих мыслей он и не сознавал, что его губы изогнулись в едва заметной улыбке.
Глава 8
На следующее утро Уиннифред проснулась с тяжелым сердцем и неспокойной душой. Почти всю ночь она пролежала без сна, снова и снова вспоминая страх, который увидела в глазах Гидеона, когда он очнулся от своего ночного кошмара, и страдание, которое заметила после.
Ей больно было думать о нем, одиноком и страдающем. И не один раз она представляла, как возвращается к его покоям, стучит в дверь до тех пор, пока ей не разрешат войти, а потом… Потом ей вспоминалось, какой мучительно безуспешной оказалась ее первая попытка утешить, и решимость попытаться еще пропадала.
Она просто понятия не имела, как помочь.
В те немногие разы, когда Лилли бывала не в настроении, Уиннифред легко и вполне естественно предлагала подруге что-то такое, что вновь вызывало у нее улыбку. Лилли любит полевые цветы, чай с медом, импровизированный и хорошо исполненный лимерик, предпочтительно вольного (не путать с вульгарным) характера.
Но Уиннифред не знает, что может заставить улыбнуться такого мужчину, как Гидеон.
Сейчас, в свете раннего утра, она терзалась сомнениями, не был ли ее подарок к виде гренка и шоколада слишком уж детским, не поступила ли она, словно маленькая девочка, предлагающая свою любимую игрушку взрослому, дабы смягчить его горе.
Поморщившись, она скатилась с кровати и оделась без помощи служанки. Было еще рано, и ей хотелось уединения, долгой прогулки с Клер. Хотелось, чтобы хотя бы на несколько часов все вновь стало простым.
Клер она нашла в конюшне крепко спящей на огромной куче свежего сена. Уиннифред ощутила легкий укол сожаления, что кто-то другой снабдил ее товарища такой замечательной кроватью. И все же приятно было видеть, что за Клер так хорошо ухаживают. Она скрестила руки на верхней перекладине и положила подбородок на запястье.
— Посмотрите на нее, — тихо проговорила она. — Принцесса, да и только… Но спит прямо на своей еде, неряха.
Клер подняла голову, два раза моргнула и тут же уснула снова.
Уиннифред рассмеялась и взялась за задвижку стойла.
— Значит, ты тоже становишься соней, да? Лилли называет это «придерживаться городского режима». Всего лишь глупое название для лени. — Она опустилась коленями на сено, полезла в карман и вытащила салфетку с хлебными корочками, которые взяла на кухне. — Поди сюда, голубушка. У меня для тебя кое-что есть.
Обещание лакомства выманило Клер из ее постели и из конюшни.
Немножко опасаясь, что у спутницы может возникнуть соблазн повернуть назад, Уиннифред выдавала лакомство понемножку, пока конюшня не исчезла из виду.
— Как печально, что мне приходится подкупать тебя, чтоб ты составила мне компанию, — заметила она, остановившись, чтоб скормить козе остатки хлеба.
Нимало не расстроенная упреком, Клер слопала свой завтрак и потрусила обследовать старое бревно.
Уиннифред улыбнулась и пошла дальше. Утренний воздух был туманным, сырым и немножко зябким, но ветерок, раздувающий ее юбки, — теплым, а тонкий слой облаков к полудню обещал рассеяться.
Отличное утро, размышляла она. Как раз то, что ей нужно, чтобы прояснить голову и поднять дух. Она намеревалась использовать это время, чтобы как следует покопаться в себе, но все вокруг было таким чудесным, что совершенно не хотелось портить себе настроение мрачными думами. У нее еще хватит времени, чтобы подумать о Гидеоне. Да, в сущности, у нее будет целый день. Он, как всегда, останется в своей комнате или уедет в Энскрам, а она будет занята уроками Лилли. Маловероятно, что они встретятся до обеда.
Поэтому Уиннифред удивилась, когда обогнула купу деревьев и увидела его возле пруда, стоящего тихо и неподвижно, словно статуя среди камышей. Он не обернулся и не подал никакого знака, явно наслаждаясь своим уединением. Она была еще слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но представила, что оно такое же безмятежное, такое же неподвижное, как и весь он. Слушает птиц и ветер, подумала Уиннифред, и отдаленное мычание коров. Он наблюдал за утренним туманом, стелющимся над прудом, за тихим плеском воды о берег, за мягким покачиванием травы на ветру.
Она посчитала его красивым в ту первую ночь в домике садовника — и неотразимым на следующий день в саду. Она видела в нем человека, имеющего богатство и власть, ум и воображение. Прошедшей ночью она увидела в нем загадку.
Но сейчас, глядя, как от воды поднимается туман и кружится вокруг его ног, Уиннифред подумала, что Гидеон просто прекрасен. И впервые в жизни задалась вопросом, каково было бы, если б такой вот мужчина повернулся к ней, улыбнулся и раскрыл объятия.
Инстинкт заставил ее попятиться на несколько шагов. Одно дело — испытывать влечение, и совсем другое — хотеть чего-то большего, такого, чего у нее может никогда не быть. Гордость и практичность остановили ее и заставили снова пойти вперед. Она не трусиха, и ей надо знать, до сих пор ли он страдает.
Она откашлялась, предупреждая его о своем присутствии, но ему это, похоже, не требовалось. Он оглянулся через плечо и одарил ее улыбкой, как будто все время знал, что она тут.
— Доброе утро, Гидеон.
— Уиннифред. Клер.
Она подошла к нему и встала рядом, сцепив руки за спиной и лихорадочно подыскивая какую-нибудь обыденную тему для разговора.
— Вы поспали? — спросила она, не придумав ничего лучшего.
— Да, спасибо.
Она украдкой бросила взгляд на его лицо, но оно ничего не выражало.
— Еще очень рано, — продолжала Уиннифред, поддевая кустик травы носком ботинка. — Не ожидала, что кто-то уже поднялся.
— В море я всегда поднимался с рассветом, и оказалось, от этой привычки трудно избавиться.
— Вы скучаете по морю?
Он ответил не сразу:
— У меня очень нежные детские воспоминания о побережье. Мама часто возила нас с Люсьеном на море, пока отец проводил время в Лондоне или в одном из своих многочисленных охотничьих домиков. — Он тихо рассмеялся и наклонился, чтобы поднять гладкий, круглый камешек. — Несомненно, мои ранние представления о море значительно ознаменованы отцовским отсутствием.
Хотя сказано это было небрежно, Уиннифред расслышала нотки гнева и печали. Она не знала, что на это ответить.
— Значит, все же скучаете?
— Нет, не скучаю. — Он умело пустил камешек прыгать по воде. — Представления меняются.
Чувствуя растерянность, она обхватила себя руками за талию и опустила голову. Она нашла в себе храбрость заговорить, но слова были адресованы носкам ботинок.
— Гидеон… вы вполне уверены, что здоровы?
— Совершенно, заверяю вас.
