Она уловила знакомые искорки в его темных глазах, когда он начал описывать пьяные выходки принца-регента на одном особенно веселом балу, и увидела, как они загорелись радостью, когда Лилли звонко расхохоталась. Ему это доставляет удовольствие, дошло до Уиннифред. Ему доставляет большое удовольствие смешить кого-нибудь.
Лилли одной рукой вытерла слезы с глаз и вилкой указала на Уиннифред.
— Не вздумай ни с кем говорить о принце-регенте в такой манере, Фредди.
Уиннифред замерла, не донеся ветчину до рта.
— Я не сказала о нем ни слова.
— Я имею в виду, ты не должна следовать нашему примеру. Молодая, неизвестная, незамужняя леди не может публично порочить члена королевской семьи.
— А можно мне засмеяться, если это будет делать кто- то другой?
— Смотря кто это будет.
— Пожилая, известная, замужняя дама, — сказала она.
— Да, конечно.
— Постараюсь не забыть. Ты была сегодня утром в огороде? Кто-то залез в морковку.
Гидеон усмехнулся от такой явной попытки увести разговор от наставлений, напоминающих урок.
Лилли только вздохнула:
— Я знаю, что ты не хочешь ехать в Лондон, но у нас очень мало времени, а до отъезда еще так много надо сделать.
— Да, понимаю. — Встревожившись, что может испортить своим друзьям удовольствие от такого чудесного утра, она попыталась придать голосу бодрости: — Не сомневаюсь, что увидеть принца-регента будет очень интересно.
— Лондон — это не только светская жизнь, — сообщил ей Гидеон.
Она любезно кивнула:
— Опера и… все остальное. — Она не могла вспомнить, о чем еще упоминала Лилли. — Уверена, это будет весьма увлекательно.
Ее все это не особенно увлекало, но она была заинтригована мыслью провести вечер в театре и подумала, что это почти то же самое.
— И не только опера, — подхватила Лилли. — Есть еще Воксхолл-Гардене и, хоть я и не могу пообещать, что ты побываешь там, Смитфилдский рынок.
Уиннифред испытала первый проблеск предвкушения при упоминании огромного мясного рынка.
— Мне бы хотелось на него посмотреть. А что еще?
— Ну, есть еще Гайд-парк, — продолжала Лилли, — королевский цирк… или сейчас там что-то другое?
— Суррейский театр, — ответил Гидеон и повернулся к Уиннифред. — А также Британский музей и…
— О, ваш брат так любил этот музей, — со смехом вставила Лилли.
Взгляд Гидеона метнулся к ней.
— Вы встречали моего брата в Лондоне?
Лилли на мгновение заколебалась, а потом вдруг нашла исключительно интересным свой гренок.
— В детстве мы были знакомы. Передай, пожалуйста, масло, Фредди.
— Люсьен не обсуждает с малознакомыми людьми свою любовь к истории, — сказал Гидеон.
— Полагаю, в юные годы он был более общительным.
— Нет, насколько я помню.
— Ну что ж… без сомнения, вырастая, люди сильно метаются. И младший брат, возможно, не посвящен в каждое малейшее изменение в характере старшего. Особенно когда они оба очень молоды. Масло, пожалуйста, Уиннифред.
Уиннифред поставила масленку перед Лилли, хотя что подруга собиралась с ней делать, ей было невдомек. Лилли разорвала свой гренок на полдюжины кусочков.
Однако если Гидеон и заметил ее волнение, то не подал виду. Он просто кивнул и протянул руку за своим бокалом.
— Должно быть, вы правы. Вы долго пробыли в Лондоне в последний свой визит?
— Очень недолго, всего несколько коротких недель. У меня не было возможности испытать и половину того, чего хотелось. Я ужасно хотела попробовать мороженое у «Гантера».
Уиннифред лишь вполуха слушала Лилли и Гидеона, снова принявшихся перечислять достопримечательности Лондона. Разбираемая любопытством, она ковырялась вилкой в своем омлете. Лилли что-то скрывает. Об этом нетрудно догадаться, потому что она совсем не умеет врать, но в присутствии Гидеона невозможно потребовать объяснения.
Полагая, что придется ждать еще час или больше, чтобы поговорить с Лилли наедине, она была несколько удивлена, когда Гидеон пять минут спустя отложил свою вилку и объявил, что сыт. Его тарелка, на которой только недавно возвышалась целая гора еды, была подчищена. Уиннифред разинула рот, недоумевая, как он умудрился так быстро все съесть, при этом принимая участие в разговоре. А потом задалась вопросом, не овладеть ли и ей таким мастерством, дабы использовать его на лондонских обедах? Пожалуй, нет.
— Как вы быстро, — заметила она и почувствовала слабый укол разочарования, что ему так не терпится уйти.
Гидеон поднялся при помощи трости, своим крупным телом отбрасывая на одеяло тень.
— Сегодня утром мне надо заняться кое-какими делами.
Ей хотелось спросить, что же за дела такие требуют от него проглатывать еду не жуя, но она сдержалась. Она подождала, пока он поклонился и зашагал прочь, потом обратила взгляд на Лилли.
— Что ты скрываешь?
Лилли подняла глаза от тарелки.
— Что, извини?
— Ты только что солгала про Лондон и про брата Гидеона. Что ты скрываешь?
— Ничего, я… — Лилли как-то вдруг обмякла. — Да, ты права. Я солгала. Прости, Фредди. Это вышло по привычке.
— Ты не имеешь привычки лгать.
— Об этом — имею. Я была знакома с лордом Энгели не в детстве. — Она громко выдохнула. — Я познакомилась с ним, когда мне было семнадцать. Мы были… помолвлены.
Уиннифред могла бы поклясться, что земля под ней закачалась. Попроси ее угадать, о чем была ложь, помолвка никогда бы ей даже в голову не пришла.
— Ты шутишь! Помолвлены? С братом Гидеона? С лордом Энгели?
— В то время он еще не был лордом Энгели, и о нашей помолвке не было объявлено публично. Его отец и мачеха не одобряли наших отношений.
— Почему?
— Потому что я была бесприданницей, дочерью простого сельского джентльмена. Этот брак не сулил семейству Энгели никаких выгод. Мы держали нашу помолвку в тайне от всех. — Лилли медленно улыбнулась, вспоминая. — Он называл меня Роуз.
— Роуз?
— Мне было семнадцать, а ему двадцать, мы встретились в розарии, и наша связь была запретной. Мы считали, что использовать прозвище — это так умно.
— Ясно.
Уиннифред отнюдь не было ясно, но, с другой стороны, ее мир в семнадцать был совсем иным.
— Мы оба были глупыми детьми, — тихо промолвила Лилли.
— Любить не глупо.
— Нет, не глупо. Но глупо верить, что мы можем защитить свое будущее одним лишь глупым
