так, словно она ни с того ни с сего влепила ему пощечину.
Схватив трость, он поднялся и встал за спинку своего стула как человек, нуждающийся в щите.
— Вы не это имели в виду.
Разумеется, не это. И теперь уже ей никак не отвертеться.
Ну что ж, была не была. Когда-нибудь это должно было случиться. Не может же она до бесконечности гадать о его чувствах.
— Нет, — призналась она, — не это.
Гидеон тихо чертыхнулся.
— Мне кажется, Лилли учила вас, что леди должна и чего не должна говорить джентльмену.
— Конечно, учила, но… — Взявшись за гуж, не говори, что не дюж, сказала она себе. — Но вы ведь не просто какой-то джентльмен. Вы — мой друг. Друг, который поцеловал меня и которого мне очень понравилось целовать…
— Я извинился за это, — прервал он ее, — и сделаю это еще раз… Мне очень жаль.
— Почему?
Он заметно вздрогнул.
— Что значит — почему?
— Почему вам жаль?
Он заколебался.
— Потому что это был риск для вашей репутации.
Что-что, а уж плохо состряпанную ложь от правды она могла отличить.
— Какая чепуха. В первый раз мы были на темной, редко используемой дороге посреди Шотландии. Кто мог нас там увидеть? А…
— Другие люди тоже ездят по дорогам, — изрек он.
— И производят при этом много шума, — парировала она, уже начав раздражаться его отговорками. — Вы ожидали, что запряженная четверкой карета подкрадется к нам незаметно?
— Дело не в этом.
— Тогда я просто не понимаю в чем. Почему вы жалеете, что поцеловали меня?
— Потому что… — Он смолк и тяжело оперся о спинку стула. Уиннифред ждала, что он соберется с мыслями, но когда вновь подняла к нему лицо, то увидела, что он собирается не с мыслями, а с холодной, твердой решимостью. — Потому что я не могу жениться на вас.
Он брат маркиза.
Уиннифред могла бы поклясться, что почувствовала, как что-то внутри ее сломалось.
Вот она, награда за все ее риски, труд и терпение.
Еще один отказ.
Гидеон увидел, как от щек Уиннифред отхлынула краска и у нее в глазах вспыхнул гнев, тот, что порождается ранеными чувствами и уязвленной гордостью.
— Я не просила вас жениться на мне, — холодно сказала она.
Как она прекрасна, с тоской подумал Гидеон. Он только хотел дать ей что-нибудь исключительное. Что-нибудь от него. Почему же все вдруг пошло не так?
Он стискивал рукоять трости, пока пальцы не побелели.
— Есть определенные знаки внимания, которые джентльмен оказывает только той леди, которую намерен сделать своей женой.
— О? — Тон ее сделался колючим, насмешливым. — Значит, вы тоже девственник?
— Я… нет. Уиннифред…
Она вскинула руку.
— Не надо. Вы не обязаны объяснять свое решение. Вы — брат маркиза, а я — необразованная, плохо воспитанная дочь человека без положения. — Она встала, лицо — маска с трудом сдерживаемой ярости, и развернулась к двери. — Прошу меня извинить.
Он поймал ее за талию сзади прежде, чем она прошла половину комнаты. Он не мог вот так отпустить ее.
— Постойте, Уиннифред…
— Отпустите!
Она вскинула руку и ткнула его локтем в грудь.
— О черт! — Не обращая внимания на внезапную нехватку воздуха, он перенес вес на здоровую ногу, бросил трость и обхватил Уиннифред обеими руками, не давая ей вырваться. — Прекратите. Дайте мне объяснить.
Ее единственным ответом был сильный удар каблуком по ноге.
— Проклятие, Уиннифред. — Он оторвал ее от пола. — Это не имеет никакого отношения к…
Она больно заехала ему по голени здоровой ноги.
— Сукин…
Он снова поставил ее на пол.
— Выслушайте меня. Я не могу…
Она мотнула головой и, наверное, сломала бы ему нос, если б он в последний момент не отвернулся и не выпалил то единственное, что могло заставить ее понять.
— У меня на корабле были пороховые обезьяны!
Глава 29
В комнате стало тихо-тихо, слышен был только звук их тяжелого, прерывистого дыхания. Уиннифред спиной ощущала твердый стук сердца Гидеона и его горячее и влажное дыхание на затылке.
— Вы знаете, что такое пороховая обезьяна, Уиннифред?
Хотела бы она, чтоб ей было все равно.
Она не ожидала, что его отказ причинит такую боль, ранит так глубоко. Но случилось именно так, и ее напугало и разозлило, что он имеет над ней подобную власть. Ей хотелось забрать эту власть назад. Хотелось сказать ему, чтоб отправлялся прямиком к дьяволу вместе со своими пороховыми обезьянами. Но страдание в его голосе, тихое отчаяние, заставившее ее резко прекратить вырываться, сделали уход невозможным.
— Нет, — прошептала она.
— Вы позволите мне объяснить?
«Нет. Я не желаю этого слышать».
Она чуть заметно кивнула.
— Спасибо.
Гидеон отпустил ее, наклонился, чтобы поднять свою трость, прошел к буфету и плеснул в стакан бренди.
Пока она смотрела, как он наливает себе выпить, по позвоночнику прокатилась дрожь. Что это за объяснение, которое требует бренди в одиннадцать часов утра?
Он повернулся к Уиннифред со стаканом в руке, с застывшим, словно каменным лицом. Она вспомнила, как тринадцатилетняя услышала от незнакомого человека известие о смерти своего отца. Тот посыльный выглядел тогда точно так же, как сейчас Гидеон, — решительным и отстраненным.
— Пороховая обезьяна, — начал Гидеон, — это маленький мальчик, который во время сражения подносит к пушкам порох. Он держит его под рубашкой, чтобы защитить от искр. На каждом военном корабле есть хотя бы один мальчик — подносчик пороха.
Она облизнула внезапно пересохшие губы.
— И у вас на корабле был такой?
— У меня их было шестеро.
— Шестеро? У вас на корабле было шесть мальчишек?
