Мари вздрогнула; в ее ушах громко стучало ее сердце.
Поэма являлась сочинением самого Беннета — в том не могло быть сомнений.
Она захлопнула книжку и с трудом перевела дыхание; ей казалось, что в этих стихах открывалась душа Беннета.
Она снова дрожащими пальцами раскрыла книгу и прижала ее к груди. Затем вновь принялась читать. Минуту спустя провела пальцем по размазанным чернилам и вздохнула.
Оказалось, что Беннет писал не так, как она ожидала, — не аккуратными ровными строчками. Почерку него был размашистый, с наклоном; причем многие слова были зачеркнуты, безжалостно уничтожены темными полосками чернил.
И это была не просто поэма — ее писал человек, спасавший знамя своего полка. А слова о том, как невыносимо держать руку умирающего юноши, были переделаны множество раз, и все сентиментальное или слишком трогательное было выброшено. Возможно, кто-нибудь мог бы увидеть в поэме майора оду чувству долга, но на самом деле это была мучительная мольба о прощении.
Мари всхлипнула и прошептала:
— Ах, не следует это читать…
И тут же, перевернув страницу, она опять погрузилась в чтение.
ГЛАВА 10
Беннет готовился постучать в дверь, но задержался — позади него послышались торопливые шаги. И он взялся за рукоятку кинжала.
— А, майор… Вы что-то рано, — раздался голос с легким акцентом.
Беннет опустил руку. Это был дворецкий Селим. Причем лицо у него раскраснелось, а тюрбан съехал набок.
— Простите, что встретил вас не так, как положено, майор. Я занимался подбором нового слуги. И предполагал, что буду на месте до вашего приезда.
Селим поклонился и ввел его в комнату.
— Я сейчас сообщу о вашем прибытии. Пожалуйста, присядьте пока.
Беннет кивнул и оглядел центральную комнату. В отличие от резиденции посла почти все в доме Мари было устроено по местным обычаям. У стен стояли низкие кушетки с грудами бархатных подушек, а вот кресел и стульев в этой комнате не было. И Беннет долго не мог сообразить, как же ему тут устроиться, чтобы это не выглядело смешно.
В конце концов он решил проблему, прислонившись к мраморной колонне.
Вскоре в комнату вошел сэр Реджинальд. Вечерний костюм свободно висел на нем, как будто хозяин дома значительно потерял в весе.
— Рад вас видеть, майор! Хотя вам не обязательно было приезжать. Я и сам мог бы сопровождать свою дочь, а вам не пришлось бы томиться в душной карете — именно в ней следует ехать к резиденции посла.
Беннет вежливо поклонился.
— Чем меньше времени тратишь на подобные церемонии, тем лучше.
Но он не мог отказаться от этой поездки, так как очень беспокоился за Мари.
Сэр Реджинальд усмехнулся:
— Это правда. Я укроюсь в комнате для игр, как только сумею.
Оставить Мари одну?.. Именно поэтому он не мог доверить ее отцу. И даже если бы жизнь девушки не была в опасности, все равно не следовало оставлять ее одну. В резиденции посла было слишком много уединенных уголков, и мужчина вполне мог заманить туда женщину ненадолго. А если она без сопровождающего, то и надолго.
Тут послышались легкие шаги, и в дверях комнаты появилась Мари. На ней было малиново-красное платье, прекрасно обрисовывавшее ее стройную фигуру. Как и большинство английских вечерних платьев, оно облегало грудь, но на этом сходство заканчивалось. На нем не было падавших от высокой талии до пола складок; оно было сшито так, что подчеркивало талию клиньями — как и в национальной одежде, — собранными пышными складками на бедрах, и, конечно же, платье закрывало ноги, ниспадая к полу.
Сэр Реджинальд улыбнулся дочери:
— Сегодня вечером ты выглядишь очень мило, моя дорогая.
«Неужели этот человек слеп?! Почему он не заставляет ее, переодеться?» — недоумевал Беннет. Вот и еще одна причина, по которой он не мог полагаться на суждения этого человека.
Мари улыбнулась:
— Спасибо, отец.
Она прошла через комнату, и при каждом шаге ее бедра соблазнительно покачивались, как у танцовщицы.
О, будь он проклят! У нее сейчас даже волосы были распущены. И не было никаких намеков на прическу — только два украшенных драгоценными камнями гребня не давали волосам упасть на лицо.
— Беннет… — Вежливо кивнув, она протянула ему руку.
Хорошо еще, что на ней были перчатки — атласные, безукоризненно белые и очень красивые, они доходили ей до локтей.
Беннет поднес руку девушки к губам. Когда же он выпрямился, взгляды их встретились, и тотчас же его словно окатила жаркая волна.
Смутившись, Беннет отступил на шаг.
— Мари, вы…
Он пытался вспомнить какой-нибудь комплимент, но так ничего и не вспомнил — сейчас он думал совсем о другом, думал о том, как снять это платье с восхитительного тела Мари.
Сэр Реджинальд похлопал его по спине.
— При виде моей Хелены другие тоже теряли дар речи.
Беннет откашлялся и предложил девушке руку.
— Нам пора, Мари.
Атласная ткань перчатки прошуршала по рукаву его мундира.
— Вы ведь хотели, чтобы я убедила их, что мы влюблены, не так ли? — прошептала она.
Беннет промолчал; близость Мари причиняла ему почти физическую боль.
Они приблизились к выходу, и Селим распахнул перед ними дверь.
— В последние дни я мало тебя видел, Мари. Ты была занята в своем саду? — спросил сэр Реджинальд.
Пальцы Мари, лежавшие на рукаве Беннета, дрожали, но голос ее прозвучал спокойно:
— Нет, отец. Я уезжала на несколько дней, чтобы порисовать.
Сэр Реджинальд нахмурился.
— В самом деле? Тебе следовало бы сообщать мне о таких вещах.
Мари сжала руку Беннета.
— На прошлой неделе я упомянула об этом на обеде в день моего рождения.
Отец усмехнулся:
— День рождения?.. О, я постоянно забываю о нем… А я… сделал что-нибудь для тебя?
— Нет, отец. Думаю, это уже в прошлом.
Он похлопал дочь по плечу.
