другая.
– Проходи. Кресло на середину комнаты поставь. И садись, «базар» есть. И не дрожи так, будешь себя хорошо вести, будешь жить...
Надо же, он уверен, что я дрожу. Это все от его самоуверенности идет. От глупой самоуверенности он думает, что все его бояться обязаны. Только я не боюсь, хотя утверждать этого не буду. Мне только момент подвернется, и я докажу обратное. А пока я прошел к стене, приподнял кресло и с креслом обернулся. И только тогда увидел лицо своего противника.
– Тебя, Алиахмет, здороваться не учили?.. – спросил я и вынес кресло на середину комнаты. И понял, как хорошо я поступил, когда вместе с пистолетом положил в сейф и банковскую пластиковую карточку. Всегда, все эти последние дни, таскал ее с собой, а тут что-то вдруг заставило положить ее в сейф. Опять, похоже, сработала интуиция. Правда, она не сработала, когда я пистолет убирал. Но так часто бывает – срабатывает в одном и допускает провал в другом.
– Узнал? – спросил он. – Мы же, кажется, не часто виделись.
Мы виделись только один раз в кабинете Джабраила. Джабраил представил мне Алиахмета Садоева, на имя которого была выписана банковская кредитная карточка. На его же имя был открыт субсчет при банковском счете ночного клуба Джабраила. При этом просто снять деньги со счета Алиахмет не мог, мог только пользоваться пластиковой карточкой. Но эту карточку Джабраил передал мне вместе с договором на обслуживание, с которого я переписал на клапан карманчика своего кошелька pin-код карточки. В присутствии Алиахмета. Потом, когда Садоев уже ушел, Джабраил словно бы между делом сообщил мне, что Алиахмет завтра отправляется на родину, но до дома не доедет. Джабраил не любил рядом с собой людей, которые имели собственное мнение на какие-то вопросы. Он часто говорил, что в одной норе нет места для двух волков. Значит, Джабраил прокололся или обманул меня. Скорее первое, потому что обычно он слово держит. А Садоев представляет для него такую же угрозу, как и для меня. Но в этих двух угрозах есть промежуток, в котором можно успешно лавировать с пользой для себя. И я постараюсь это сделать.
– У меня профессиональная память сыскаря, – сказал я и даже улыбнулся. – Если я один раз видел человека, я его узнаю и через десять лет.
Снова заскрипел, заработав, лифт в подъезде. Наверное, Муса пришел в себя после удара головой о металлическую дверь. Я хорошо его стукнул. И бросил резко, и еще собственным весом в удар вложился. Если он не почувствовал боли от перелома руки и разрыва связок в плечевом суставе, то отключка была полная и Завгату пришлось сильно потрудиться, чтобы привести Мусу в сознание и заставить не реветь кастрированным быком от боли.
Я сел в кресло, как и приказывал Алиахмет, и попытался вспомнить все, что я знал об этом чеченце. Я узнавал специально по картотеке МВД. Хотя Джабраил и пообещал, что Садоев не доедет до дома, я на всякий случай поинтересовался прошлым человека, на которого выписана банковская карточка. Кроме того, буквально накануне своей смерти Мамона, не объясняя мне причину интереса, просил меня навести справки об этом же человеке. Я тогда не успел. Но успел на следующий день. По собственному желанию.
Алиахмет Хамитович Садоев был точно таким же полевым командиром боевиков, как и сам Джабраил, только сдался федералам намного позже. И приехал к Джабраилу якобы в поисках работы. И даже жил в нашем городе полтора месяца. И даже никак не засветился в сводках происшествий по городу. Значит, скромно себя вел. Или жил тайно.
Да, естественно. Он жил тайно. Он что-то не поделил с Джабраилом. И это «что-то» было настолько серьезным, что Джабраил решил его убрать. Но, кажется, не сумел...
Скрипнула дверь. Щелкнул замок, закрываясь. Значит, Завгат с Мусой вошли. Да, они появились в дверном проеме и остановились там, не решаясь шагнуть дальше. Я это хорошо почувствовал. Они именно
Что, конечно же, говорило об уважении, которым пользовался Алиахмет Садоев. А завоевать уважение среди чеченцев нелегко, насколько мне было известно. Даже с самим Джабраилом его охрана разговаривает и ведет себя более вольно. И это, безусловно, говорило о многом, но какое это могло иметь значение лично для меня в моей ситуации? Скорее отрицательное, чем положительное.
– Джабраил говорил, ты на родину уехал. Не понравилось тебе у нас.
– У вас здесь дышать нечем. Столько заводов, что людей за ними не видно. Так Джабраил считает, что я уже дома?
– Я не знаю, что он считает. Мне он говорил, что ты уезжаешь на родину.
– Он тебе наговорит. Джабраил всегда был хитрым болтуном.
Я понял, что отношения Алиахмета и Джабраила обоюдоострые и Алиахмет уступать не желает, как не пожелал, видимо, стать жертвой. Но он не пожаловался, потому что считает себя самодостаточным человеком. Человеком, который ничуть не ниже самого Джабраила на иерархической лестнице. Я только так понял слова и интонацию Садоева. На этом, надеюсь, можно будет тоже сыграть свою партию, чтобы не остаться в дураках. Мне в принципе Джабраил уже не нужен. Более того, он для меня опасен. И если его не будет существовать в природе, жить мне станет легче. И Садоева можно, наверное, в этом направлении использовать.
Если только нам удастся разойтись с миром.
– Завгат, обыщи его. Только осторожнее, он умеет за себя постоять.
– А ты не желаешь спросить меня, зачем я к тебе в гости напросился? – сказал Алиахмет, посмеиваясь. – Не слишком вежливо, но все же напросился.
– Неужели я сам не понимаю, – я с самого начала, как только увидел его, понял, зачем он пожаловал. Это даже бронзовому памятнику на центральной площади города не понять трудно, хотя в бронзовой голове, мне думается, не предусмотрено мозговых извилин.
– И что тебе понятно?
– Банковская пластиковая карточка.
Алиахмет уже не усмехнулся. Он просто засмеялся, захохотал. Громко и с откровенным презрением. Может быть, засмеялся даже искренне, потому что я не уловил в его смехе фальши.
– Я сказал что-то крайне неприличное? – поинтересовался я с легким вызовом. Я не постеснялся говорить с вызовом, потому что хорошо знал характер чеченцев. Им палец покажи, они руку откусят, только дай слабину, сядут на шею и будут считать, что всегда там сидели.
– Ты сказал только то, что и мог сказать, поганый и продажный.
Ой-ой-ой, сколько пафоса. Относительно поганого я могу понять, это уже стало общепринятым понятием, а вот относительно продажного... А кто сейчас не продажный? Живем для того, чтобы заработать. И уж не чеченцу мне морали читать.
– Меня не интересуют твои полста тысяч. Ты баксы заработал, ты и трать их. Хочешь, пропей, хочешь, бабе подари. Меня сам товар интересует. Где он?
Я на спинку кресла откинулся и оторопело думал целую минуту.
– Ты знаешь, что это был за товар? – спросил, наконец, с некоторой подчеркнутой подозрительностью и еще более подчеркнутым недовольством.
По моим понятиям, Алиахмет Садоев никак не должен был знать, чем мы с Джабраилом занимались. А теперь оказывается, он знает, оказывается, что знает еще человек со странным акцентом. И неизвестно, кто знает еще. И самое неприятное заключается в том, что они знают о моем непосредственном участии в деле.
– Еще бы мне не знать, если я за этим товаром полтора года охочусь! Он мне нужен был, а ты сунул его Джабраилу, такому же продажному, как ты.
– У Джабраила слишком длинный язык, – я отреагировал не на его слова, а на собственные не слишком радостные мысли.
– Пора его укоротить, – согласился Алиахмет, – и сразу на целую голову.
– Я буду тебе благодарен, если ты это сделаешь.
– Если у тебя будет возможность меня отблагодарить. А для этого ты должен сказать мне, где находится товар. Понимаешь?
– Я понимаю даже больше, чем ты предполагаешь. Где товар, я, естественно, не знаю и не могу знать, потому что Джабраил не держит меня в курсе событий. Но есть там кто-то в его окружении, кто в курсе всего, как я понимаю.
– Кто? – настороженно и резко спросил Алиахмет.
– Кто-то, разговаривающий со странным акцентом. Не с кавказским акцентом. Как-то иначе. Не знаю, но акцент точно не кавказский. Я бы даже подумал, что это говорит американец. Русский американец. Я две недели назад разговаривал с человеком, который приехал из Америки. Бывший наш, сейчас в Штатах живет. Родной язык забыл, похоже говорил...
Я не Садоеву сведения давал, я, скорее, размышлял вслух. Но он насторожился и подался вперед, оказавшись от меня в опасной близости. И настолько увлекся разговором, что пистолет опустил. И я мог бы достать его ногой и уронить. Но сейчас мне этого делать не хотелось, потому что создавалась ситуация, при которой из Алиахмета мог бы получиться союзник, обеспечивающий мою безопасность от болтливости Джабраила.
– Человек баскетбольного роста? – спросил Алиахмет.
– Я не видел его. Он сидел в темноте, почти спрятавшись за шкафом в кабинете Джабраила. И только задал мне вопрос.
– Прибалтийский акцент.
– Может быть. Может быть, и прибалтийский, я мало встречался с прибалтами, а те, с кем встречался, по-русски говорили чисто. И потому утверждать категорично я не могу.
– Он здесь! – Алиахмет почти обрадовался. – Если он здесь, то и товар должен быть здесь. Где товар?
– Ты меня спрашиваешь? Честно говоря, знал бы, сказал бы тебе.
– Когда ты видел этого прибалта?
– Четыре часа назад. Может, пять часов.
– Он здесь, – Садоев наслаждался этими словами. – Ты обрадовал меня. Ты сильно меня обрадовал. Я вообще оставил бы тебя в живых, но ты же побежишь сейчас к Джабраилу, чтобы заложить меня.
Значит, он не собирался оставлять меня в живых. Хотя, скорее, делает вид, что не собирался. Я так понял его слова. Значит, можно найти общий язык.
– Чтобы Джабраил и дальше продолжал болтать? Ты уверен, что мне нужен здесь, в нашем городе, твой Джабраил? Вот ты уедешь, и мы с тобой больше не увидимся. А Джабраил, если останется таким же болтливым, будет продолжать болтать в моем городе. Мне это надо?
– Я тебе больше скажу. Если ты захочешь крепче подружиться с Джабраилом, начну болтать я и мои люди. Они тоже в курсе всего. Тогда тебе не поздоровится. И всей твоей семье тоже, имей это в виду.
– Мне кажется, у нас не только интересы сходятся, но, пока я вхож к Джабраилу, я смогу быть тебе полезным. Более полезным, чем другие. Чем твои ближайшие помощники, – я кивнул на стоящих в дверном проеме Мусу и Завгата. Завгат молча слушал наш разговор, а Муса придерживал свою правую руку левой и стоял с закрытыми глазами, чтобы не показывать боли. Я мог только посочувствовать ему и дать совет. – Отправь, кстати, Мусу в больницу. У него не
