— Эй, кто там?
Грабитель на острове? Гидеон и не слыхивал о таких вещах, но надо бы взглянуть на того, кто взбежал сейчас на бельведер…
— Кто там?
Звуки праздника едва доносились сюда. Стрекот сверчков заглушал их.
Гидеон внимательно всматривался в темноту. Никого там не было.
Верно, ночная птица вспорхнула в лунном свете, а он принял ее за тень человека… Гидеон сел на скамейку.
Если бы он мог поговорить с Эммой по-прежнему, объяснить ей все… За что она гневается на него? Она вышла замуж — он женился…
Она — миссис Уоллес, Джулия — миссис Кейн. Они квиты.
Но как она была хороша сегодня! Он оставил ее четырнадцатилетней девочкой, а теперь это была женщина, полная сил, готовая дарить наслаждение…
Ладно-ладно! Помечтать-то ведь можно? В этом ведь нет греха?
Гидеон запрокинул голову и, глядя в небо, представил себе Эмму — ее нежное личико, бедра, грудь…
Что-то прошуршало у него за спиной. Он вскочил.
— А ну-ка, выйди на свет! Что ты здесь делаешь, негодяй?
Наугад, по слуху, он попытался схватить кого-то, кто пытался проскользнуть мимо него…
Пальцы Гидеона крепко сжали чье-то тонкое запястье…
— Эмма?
— Отпусти! Мне больно, Гидеон!..
Глава 15
И тут на него нашло какое-то дикое, небывалое бешенство…
Едва Гидеон узнал Эмму, в нем проснулась ярость и желание отомстить за пережитое унижение.
Он сильнее сжал ее запястье.
— А куда это мы спешим, миссис Уоллес? Или вы торопитесь к своему Чарли?
Она не разобрала его слов.
Она только смотрела и не узнавала его.
Он был страшен.
Широкоплечий гигант, испугавший ее, был только похож на Гидеона. Наглая ухмылка кривила его губы, злоба светилась в его глазах.
Неужели годы так изменили его? Теперь перед ней был мстительный и опасный мужчина. Нет, это не ее возлюбленный!..
— Отпустите мою руку, сэр… — Она хотела говорить твердо, но голос ее звучал жалобно, и сердце от ужаса ухало и падало куда-то вниз. — Отпустите… или я закричу!
Он опомнился. Боже, как стыдно!
Как он посмел причинить ей боль, напугать, оскорбить ее? Что бы ни было, но это — Эмма, его маленькая Эмма, и — черт бы побрал все свадьбы и измены на свете!
В горле пересохло. Он ощутил тяжкий жар во всем теле…
Встретившись с его взглядом, Эмма отвернулась.
Неужели он решится сейчас… Нет, только не это. Она не позволит ему употребить силу. Боже, помоги ему совладать с собой!
Гидеон мысленно просил Бога о том же. Он знал: стоит ему сейчас дать себе волю — и она покорится и снова будет принадлежать ему, но потом они оба не простят себе этого. Назад уже нет пути!
И все же он обнял ее с такой силой, что Эмма потеряла опору под ногами и повисла в его руках.
— Нет, Гидеон, нет! Ты не должен… Не делай этого, не осложняй все еще больше…
Она словно читала его мысли.
— Но почему? Разве что-нибудь изменилось? Ведь я же люблю тебя — и ты меня любишь, я знаю…
— Ничего не изменилось? — Голос Эммы окреп, она отстранилась от него. — Совсем ничего? Ты женился. И наша любовь больше никакого значения не имеет! Может быть, — продолжала она робко и безнадежно, — сам Господь благословил ваш брак, а нас с тобой он не предназначил друг для друга?
— Бог? — Гидеон сильно встряхнул ее за плечи. — Бог так задумал, чтобы я связал свою жизнь с одной женщиной, думая о другой? Бог захотел, чтобы мы мучились и сходили с ума друг без друга? Не думаю! Не так уж он глуп, этот Бог!
— Умоляю тебя, Гидеон, не богохульствуй! Не говори так!
Но он бушевал:
— Я люблю тебя, я люблю тебя и ни с кем больше не буду считаться! Бог не захотел принять самого лучшего на свете — нашей любви? Да я никогда не поверю в это!
— Гидеон, мы не имеем права…
— А я не хочу спрашивать о правах! Я хочу тебя! — В его голосе звучали рыдания.
Эмма вдруг прижалась к нему так же доверчиво, как и прежде. Гидеон обхватил ее с отчаянием безнадежной страсти.
— Ох, Эмма… — Он приник к ее губам, и она прижалась к его крепкому телу, вдыхая запах его кожи, мужского одеколона, рома, мускуса… Она поднялась на цыпочки и обвила его шею горячими руками. Его язык скользил между ее губ, он пил ее дыхание, невыносимо сладостное, он задыхался от счастья и муки.
Эмма хотела дотронуться до его обнаженной груди… Ее пальцы нетерпеливо расстегивали пуговицы его рубашки. Она узнавала и не могла узнать его. Она была близка к обмороку.
Боже, что с ней происходит!
Гидеон целовал ее в ямочку между ключицами, он зарывался лицом в ее пышные волосы, шелковистой волной спадавшие ей на спину. («Какое счастье, что я успела расплести эти дурацкие косички!» — радовалась Эмма.) Ее тело искало его тела, не желая больше признавать никаких преград…
— Боже мой, где моя гордость? Ведь это же грех! Безумие! — Эмма резко отстранилась. — Гидеон, мы должны расстаться сейчас же, немедленно!
— Да я скорее позволю зарыть себя на шесть футов в землю! Я же люблю тебя!
— О, дорогой мой! И я люблю и хочу тебя — ты теперь это знаешь. Люблю всем сердцем и всей душой. Но я не могу лгать, не хочу никаких тайных встреч, не хочу сплетен, грязи, позора, не хочу превращать нашу жизнь в цепь бесконечной лжи. — «Боже мой, что я делаю, ведь он — муж Джулии. Чужой муж…»
До него наконец дошли ее слова. Он отступил на шаг, сжав кулаки.
— Ты права.
Он не смотрел на Эмму. Он не хотел, чтобы она видела его слезы.
— Эмма…
— Да, Гидеон?
— Уходи.
Какое-то мгновение — и девушка растворилась в ночной тишине.
Ее уже не было рядом с ним, а Гидеон все повторял, вцепившись пальцами в спинку садовой скамьи:
— Уходи и не оборачивайся, Эмма, иначе я больше никогда не отпущу тебя, уходи скорей, иначе не ручаюсь за себя, Эмма…
