– Утром! По-твоему, при свете солнца все будет казаться иным? Боже, как ты холодна и спокойна! Лежишь со мной в постели и говоришь о завтрашнем дне. Думаешь, не понимаю твоих расчетов: «Завтра Рамон опомнится, извинится за грубое поведение, и все пойдет по-прежнему»? Воображаешь, что мной можно управлять, словно куклой? Ты, мать, Люкас. Ну что ж, с тобой еще не покончено! После твоего сегодняшнего поведения я имею право узнать, что получу в жены – кусок льда или женщину.
Он неожиданно сел, рванул платье от талии до подола одним бешеным движением. Я бессознательно попыталась прикрыться, но он только рассмеялся:
– К чему столько скромности! Сегодня я боролся за твою честь и получил тебя в качестве приза! И какого приза! – Голос его стал хриплым: – Женщина, которая не нуждается в уродливых корсетах, чтобы улучшить фигуру, женщина с телом, прекрасным и грациозным, словно у танцовщиц. Какой прелестной ты выглядела даже в костюме индейской скво! Неудивительно, что Хулио хотел тебя! Твое тело и рот предназначены для страсти и наслаждения! Может, следует только научить тебя, как испытывать эти чувства!
Он начал срывать одежду, по-прежнему не отводя от меня глаз. Разорванное в клочья платье валялось на полу, рядом с нижними юбками, и тонкая сорочка, уже разодранная до талии, ничего не скрывала от обжигающего взгляда.
Последней моей мыслью после того, как он потушил лампу и вернулся ко мне, было: не думать о Люкасе! Может, это странное притяжение между нами было всего только животной похотью, и Рамон, овладев мной, сотрет воспоминания о ласках Люкаса из моей памяти. Я словно окаменела и не сопротивлялась, когда Рамон стащил с меня сорочку, но не смогла подавить дрожи отвращения, когда он начал ласкать меня.
Обещание, которое я дала себе в Англии. Почему я вспомнила о нем? Клятвы, что буду свободна, никогда не позволю мужчине снова использовать мое тело! И теперь все происходит как когда-то, и ничего нельзя поделать. Это мне в наказание за грешные, нечистые чувства к Люкасу Корду, его прикосновениям, поцелуям, так возбудившим меня. Почему от ласк Рамона не бьется сердце так сильно, что кажется, вот-вот вырвется из груди? Почему я так и не смогла притвориться?
Рамон пытался пробудить во мне хоть какой-то отклик, целовал, осыпал нежными ласками. Но я ничего не смогла дать в ответ. Теплое гладкое тело, не покрытое шрамами… Объятия, по крайней мере вначале, ничем не напоминали жесткость и грубость рук брата…
– Обними меня, Ровена, – шептал он, – прижми крепче, забудь обо всем. Клянусь, что не причиню тебе боли. – И позже голосом, искаженным страстью: – Ради Бога, неужели так трудно поцеловать меня? Почему ты так спокойна?
Я чувствовала себя деревянной куклой, и вскоре Рамон, потеряв терпение, превратился в жестокого насильника.
– Чем можно растопить твой лед? Сломать тебя?!
Поцелуи становились все грубее, я попыталась отвернуть голову, но он, рванув меня за волосы, впивался в губы до тех пор, пока я чуть не потеряла сознание от гнева и боли. Эти поцелуи… словно удары, оставляли синяки на шее и груди. И когда я совсем ослабела, он взял меня силой, так жестоко, что я закричала. Когда все кончилось, почувствовала, как опустошена, унижена, растоптана, словно меня вымазали грязью с головы до ног… Рамон выполнил то, что намеревался, когда принес меня сюда.
Когда он наконец откатился, я попыталась встать, но меня вновь толкнули на подушки.
– Зачем так спешить? Нет, ничего еще не кончено!
Я тупо наблюдала, как Рамон встал, подошел к лампе; яркий свет ударил в глаза, теперь он уже смотрел на меня, презрительно скривив губы.
– Как! Ни пятнышка крови на простыне? Теперь понятно, что твоя холодность – только для меня. Может, была другой с тем человеком, которому досталась твоя девственность? Просто из любопытства хотелось узнать, кто это был, Ровена. Шеннон? Люкас? Именно поэтому ты так внезапно согласилась выйти за меня замуж? Ну как же, простодушный, доверчивый дурачок – самый подходящий отец для ребенка, которого ты, возможно, носишь.
Я с трудом села, чувствуя боль во всем теле, заставляя себя смотреть ему в глаза не отворачиваясь.
– Ох, Рамон, какое это имеет значение? Ты получил от меня все, что хотел, и давай на этом закончим. Ты вовсе не обязан жениться на мне.
Рамон подошел ближе, наверное, ожидая, что я отпряну от страха и стыда, но мне даже в голову это не пришло. Наоборот, я выпрямилась и спокойно встретила его взгляд, не притворяясь смущенной или растерянной.
– Жениться? Думаешь, мне нужны чужие объедки? Будь ты хоть в миллион раз богаче, все равно останешься той, какая есть, – лживой, распутной сукой!
Неожиданно сильная пощечина отбросила меня на кровать.
– Ты скажешь, черт возьми! Кто он? Или их было много? Боже, как подумаю, какой чистой и непорочной считал тебя, с этим холодным и надменным видом, ледяной сдержанностью, но все было только для меня! Как бы ты объяснила свое… слегка поношенное состояние в первую ночь, если… Отвечай!
Он снова поднял руку для удара, но я увернулась и, встав на колени, смело взглянула ему в лицо.
– Хочешь ответов, хотя больше не имеешь права задавать мне вопросы! Почему бы тебе на этот раз не испробовать кинжал на мне, Рамон? Или предпочитаешь стрелять? О, вы, высокомерные испанцы, с глупым, бессмысленным понятием о чести! Ты знал, что меня привели сюда против воли, но закрывал на это глаза. Потом взял меня силой и теперь разочарован тем, что я не девственница! Но притворись я, что сгораю от страсти, разыгрывая шлюху, тебе это больше бы понравилось, не так ли? – Я откинула волосы с лица, забыв об осторожности, страхе, бесчестье и стыде, с ненавистью глядя на него. – Я скажу тебе, Рамон, почему ненавижу мужчин. И почему моя кровь не пролилась сегодня на простыни. Отчим изнасиловал меня, когда мне было всего восемнадцать! И еще один мужчина был с тех пор – ты. Не Тодд, не Люкас. Да, даже он оказался настоящим мужчиной и не притронулся ко мне, хотя мог делать все, что угодно, в лагере апачей.
Лицо Рамона мгновенно изменилось, в глазах появилось странное выражение, словно он не хотел верить, желал сохранить остатки гордости и сознания чести.
