«Как подойти к прогнозированию будущего психологии? Думаю, от будущего человека, от общества… И еще, не по отдельным отраслям , а по некоторым проблемам. А почему так? Потому, что они иначе переплетутся в новой системе психологического знания. (Современное членение психологии отражает далеко не решенную еще задачу создания такой системы.)» ( А.Н. Леонтьев , 1994, с. 276).
Добавим, что психологические знания иначе пересекутся и в осмыслении истории своего развития, и в современном мире. В истории психологии, как только спадут ограничения описания развития любых наук через призму идеала рациональности (М.К. Мамардашвили), побуждающую мерить зрелость науки по аналогии с классической физикой, начнут ставиться под сомнение многие традиционные периодизации истории психологии. Ведь именно идеал рациональности заставляет нас утверждать, что лишь с появлением экспериментальной психологии начинается подлинная история психологии как науки, а все остальное – лишь предыстории, прелюдии психологии в лоне философии.
Стоит нам понять ограничения идеала рациональности при анализе движения истории науки, перед нами откроется история многих психологий. Эти психологии пересекутся с историей культуры, займутся, например, бытовым поведением декабристов как историко-психологической категорией ( Лотман, 1992) или увидят в различных религиях уникальные психотерапевтические практики по снятию неопределенности. Среди этих многих историй психологии займет свое достойное место и история научной экспериментальной психологии, но вряд ли она будет именоваться даже «первой среди равных». В новой системе психологических знаний в современном мире будет, надеюсь, оценено и эвристическое значение идеи А.Н. Леонтьева об «амодальном образе мира» ( А.Н. Леонтьев , 1983) для принципиально иной систематизации психологических знаний. Ведь точно так же как «образ мира» нельзя расчленить на сенсорные модальности, науку, занимающуюся «образом мира», нельзя рассыпать на отдельные отрасли. Вот что приоткрывается только при робком прикосновении к тезису А.Н. Леонтьева о том, что в психологии, осознавшей себя ведущей наукой о человеке, принципиально иначе переплетутся психологические знания, родится иная система психологических знаний.
Третий тезис А.Н. Леонтьева является во многом неожиданным для деятельностного подхода в психологии. Резко, дерзко и явно Алексей Николаевич Леонтьев в своих записках о будущем нашей науки венчает этику и психологию. В беседе с В.Ф. Тендряковым он пишет о губительности для человеческой души последствий «бюрократизации» выполняемых человеком функций – ролей, власти социальных ролей над человеком (подчеркнем, человеком, а не личностью). «Ситуация конвейера уже понята, а эту еще предстоит понять, но она много опаснее с точки зрения сдвига ценностей , который на одном полюсе дает такие явления, как “потребительская психология”, а на другом – бунты леваков, хиппи и т. д. И то и другое – обнищание души при обогащении информацией (курсив мой. – А.А .)…» ( там же , с. 241).
Слова А.Н. Леонтьева об обнищании души при обогащении информацией – это убийственная этическая диагностика безликого накопления знаний, по существу, приговор безличным системам образования в двадцатом столетии. В заметке «Психология 2000-го года» А.Н. Леонтьев по-другому подходит к мысли об опасности системы образования как формовке, штамповке человека: «Игровое освоение мира (!). Не убивать детское. Сделанная голова – голова потерянная» ( А.Н. Леонтьев , 1994, с. 278).
Как только А.Н. Леонтьев обращается к вопросу о связи этики и психологии, аксиологии и психологии, он устремляет свой взор на вершинные проблемы психологии – проблемы развития личности и на образование , которое должно порождать личность, а не быть фабрикой общества сделанных голов.
Именно с психологией личности, повенчанной с этикой и исторической психологией, А.Н. Леонтьев связывает превращение психологии в ведущую науку о человеке.
Четвертый тезис , проходящий через записки А.Н. Леонтьева, кратко раскрывает присущее деятельностному подходу понимание психологии личности как системной и аксиологической психологии. «…Личность… ее коперниканское понимание: Я нахожу свое “Я” не в себе самом, его во мне видят другие, а вовне меня существующем – в собеседнике, в
