«технике» в узком смысле слова. «Психотехника» в узком смысле слова является таким же уродом, как и тот частичный человек, к которому она прилагается: они друг другу соответствуют и, нужно признать, друг друга стоят. Психотехника в узком смысле может быть реализована только по отношению к частичному человеку, она ориентирована на него и соответственно его утверждает как норму и как единственно возможного человека. По отношению к «полному» человеку отправление психотехники в этом смысле слова просто- напросто абсолютно невозможно, – иначе можно было бы сказать: невозможна никакая попытка манипулировать человеком. Ибо что и есть эта «психотехника» в узком смысле слова, как не техника манипулирования человеком – его психикой, сознанием, личностью? Редукция, свойственная современной практической психологии, – это редукция к «вульгарному человеку», к человеку, лишенному собственно духовно-личностного измерения. Причем не нужно думать, что эта редукция не затрагивает и полюс самого терапевта. Разговор о Новой практической психологии и психотерапии поэтому следовало бы начинать с самого слова «практика». Ибо «есть практика и практика!» Редуцирующему взгляду на человека в практической психологии соответствует и редуцированное понятие «практики». Именно поэтому следовало бы говорить о так называемой «практической психологии». Когда в свое время Платон говорил о практике, он имел в виду не какие-нибудь коммунальные службы, не понятие из лексикона коммунальных работников, с которым соотносится так называемая «практическая» психология, но – «воспроизводящее самоё себя нравственное действие»! То есть свободное человеческое действие – собственно поступок. И хотя, естественно, Платон не мог говорить о «человеке насущном» в евангельском смысле, но уже и он имел в виду человека все-таки «иного», «нового», Человека, которого всегда еще нужно достигать, для которого нужно еще высвобождать место в этой жизни, чтобы ему было куда прийти, «где стать», и – осуществлять поиск этого человека. Самые интересные современные исследователи сплошь и рядом не дотягивают в этом отношении до Платона. В частности, М. Фуко, ставя в одной из последних своих работ задачу реконструировать то, как человек «конституирует себя в качестве субъекта моральной жизни», не понимает, что первый вопрос, который должен здесь возникнуть, это вопрос: в качестве субъекта – какой жизни? Этой или какой-то другой? Какого, собственно, человека он имеет в виду – «ветхого» или «Нового»? Всей логикой своей работы Фуко показывает, что он остается при «ветхом» человеке! Тогда как если иметь в виду такие формы духовной жизни, духовного движения, какие, например, имеются в виду в работах М. Чехова, то это – «Практика» совсем уже в ином, Новом смысле. Не следует ли вернуть категории «Практики» тот изначальный греческий, – как выясняется, большой и серьезный смысл, который она имела в работах (и – в практиках себя, своей жизни!) первых философов, закрепив это слово за такими формами духовной работы и внутреннего поиска, которые, в конце концов, ориентированы на высвобождение места Новому человеку в человеке.
И первый вопрос, который необходимо решить при поиске пути к Новой психологии, – это вопрос о Практике – о практике в строгом и, вместе с тем, изначальном смысле слова, о Практике, в которую эта психология должна быть включена, которой она была бы причастной. Решающим становится вопрос о выборе опорного типа практики, коль скоро такая практика уже существует, или – если ее нет – вопрос о ее развертывании, построении. То, с какой формой Практики сопрягает себя психология, решающим образом определяет то, какой она будет. Вместе с переходом от человека обыденной, коммунальной жизни к человеку, устанавливающему себя в качестве такового в тех или иных Практиках духовной работы, с неизбежностью должен произойти переход от «психотехники» в узком смысле слова к тому, что условно можно было бы назвать «психагогикой». Психотерапевт становится своего рода «ведущим» или «проводником» в неком духовном странствии, можно было бы сказать – «сталкером» – в том смысле, какой этому слову был придан фильмом Тарковского.
Это – что касается практической стороны, стороны самой психопрактики. Что же касается плана психологии, то тут становится проблематичным самое понятие «исследования» в строгом смысле слова. Быть может, здесь следовало бы говорить о «познании», или даже о «гнозисе», опять же – в прежнем, серьезном, эзотерическом его понимании. Соответственно, психолог становится «психогностом». А коль скоро «психогнозис» выступает теперь в контексте психагогики, то психолог оказывается, по необходимости, также и «годологом», или даже – «годогностом», то есть «прозревающим путь» или, быть может, точнее – помогающим другому прозревать, открывать свой путь и следовать по нему. Переход от «логии» к «гнозису» и «гностике» должен означать, прежде всего, смену
