установок или, если угодно – смену методологии: переход от установки на развертывание «теорий», от установки на конструирование «идеальных сущностей», от установки на «знание» – к установке на «видение», живое видение в ситуации – и, соответственно, на «повивание» духовных событий. Все основные проблемы психологии получают при этом совершенно иное освещение, в психагогической практической психологии предстают в совершенно новом свете. И, прежде всего, это касается проблемы понимания.
Понимание в психагогике, во-первых, ситуативно и действенно, а во-вторых – событийно. Событийно – в том углубленном смысле слова, который соотносится нами с диалогической концепцией сознания, предложенной Бахтиным. Перефразируя цветаевскую формулу любви, можно было бы сказать: «понять – значит позволить другому быть, чтобы принять избыток». Но перифраз тут или парафраз? Ведь понимание в психагогике и есть особый род любви. Не той, конечно же, какую, говоря о «перенесении», мог бы иметь в виду психоанализ. «Понимание» в психагогике, поворачивая цветаевскую формулу, приводит – всегда впервые – к бытию то, что этому пониманию изначально дано бытием – как его основание – Другого, Друга. Не «любовь-обладание», но «любовь – высвобождение к бытию», любовь- творчество, любовь-преображение, любовь как преображающее проведение к бытию. Понимание здесь есть высвобождение места для бытия Другого, но одновременно и тем самым – высвобождение места для своего собственного бытия (как условие возможности первого) перед Другим, внутри его, Другого, понимания. Понимание здесь также еще и – продуктивно, причем в радикальном смысле, ибо понимание здесь означает «при-рост самого бытия». И опять же – одновременно на обоих полюсах: пациента и терапевта. Это означает, что понимание здесь – со-бытийно. В свете представления о высвобождении в человеке преображающей его творческой силы по-новому выступает и вопрос о «природе» человека. «Природа человека» должна обозначать теперь не что-то лежащее «до и позади» социокультурных определений человека и ими (этими социокультурными определениями) преодолеваемое, то есть – «сырое», если воспользоваться словами Леви-Стросса, в противовес «вареному» – прошедшему через горнило культуры и истории. Напротив, Природа тут – это нечто, всегда еще человеку только предстоящее и настоятельное, «насущное» – в том евангельском смысле, о котором говорилось раньше. «Природа человека» всегда «впереди» его уже наличного. Она – не что-то «недочеловеческое», но скорее нечто «за-» и «послечеловеческое» в нем, для чего всегда еще только должно быть высвобождено место. Человек – еще раз поворачивая хайдеггеровскую формулу – приводит к бытию то, что от века дано ему бытием в качестве его «природы», – творчество. Трудно оказаться ближе к тому этимологически изначальному и сокровенному, а потом утраченному смыслу слова «природа» – причем не только в русском, но и в других, в частности в латинском, языках. «Natura» ведь – по своему первому значению – «рождение», «роды». Еще и сегодня можно слышать соответствующий смысловой обертон в словах «натальный», «пренатальный», «постнатальный». «Natus» – «рожденный», «сын», кроме прочего – и в сочетании «сын Божий». «Природа» человека, конечно же, – это всегда только natura naturans – родящая, рождающая, творящая природа, а не природа сотворенная, natura naturata. Природа человека и есть та сила в нем или, правильнее было бы сказать, – та сила и есть природа человека, которая рождает его в Новую жизнь, претворяет в вино Новой жизни воду жизни прежней.
Важно подчеркнуть, что намечаемая нами альтернатива современной психологии – это альтернатива одновременно и естественнонаучной парадигме мышления, характерной для экспериментальной научной психологии, но также – психотехнической парадигме, господствующей в практической психологии: это – «альтернатива альтернативе» – в противовес и тому и другому должно быть развернуто нечто «третье». Бытующее противопоставление научной и практической психологии по основанию их «теоретичности» – неверно и непродуктивно. Можно найти целый ряд таких направлений в современной практической психологии, которые в этом отношении не уступят самым рафинированным, самым разработанным научным концепциям. Трудно согласиться с расхожим убеждением, что принципиальное отличие практической психологии от научной в том, что она не обеспечена теорией. Если брать серьезные версии практической психологии, а не те доморощенные, карикатурные и смехотворные, в которых ее можно встретить у нас сегодня, если взять тот же психоанализ или такие современные направления, как транзактный анализ, психосинтез, гештальттерапию, не говоря уж о Юнге или Лакане, о Роджерсе или Дюркхайме, – везде можно найти основательно продуманные и детально разработанные
