которые, по Декарту, суть только «автоматы» – сложнее и тоньше, чем самые современные взгляды, которые именно механистичны). «Автомат» у Декарта означает, стало быть, все то, внутри чего нет и не может быть места свободе (это «не может» – важно, ибо, хотя, положим, обычным человеческим состоянием и является состояние несвободы, но поскольку для человека всегда, в любом его состоянии есть возможность прохода в точку свободы, человек – не автомат).
Надо сказать, это весьма радикальный взгляд: так, с точки зрения Декарта, «автоматом» следовало бы признать и человека в большинстве современных психологических концепций личности, включая и так называемые «гуманистические».
Что такое эти «топосы свободы», в которых открывается возможность свободного действия, каким образом в эти места можно попадать, что возможность прохода в такие места открывает?
Это вовсе не «марсианские» вопросы, но, напротив, самые что ни на есть реальные, встающие в повседневной практической работе психолога, в частности в психотерапии, и вопросы критически значимые, тот или иной ответ на которые изменяет всю стратегию работы. Современная психология, включая и так называемую «психологию личности», по существу не признает феноменов свободы и не может признавать их, не перечеркивая тем самым самое себя: с этим она «стоит и падает», что бы она при этом ни говорила и ни выставляла в качестве своих лозунгов.
Признание же феноменов свободы ставит психолога или психотерапевта перед необходимостью заново продумывать вопросы о том, с чем он имеет дело, какие цели может и должен перед собой ставить и с помощью каких действий он может надеяться эти цели достигать. Возникает даже вопрос, может ли он вообще что-то «делать» – в прежнем, обычном смысле слова – по отношению к другому человеку, если никакое прямое извне определение событий, которые теперь должны иметься в виду в качестве целей психотерапии, невозможно? Может ли теперь терапевт вообще ставить какие бы то ни было конкретные цели? Что может значить «помочь» другому, но как свободному существу? Ведь «помочь» – как это ни парадоксально – нужно в том, что другой только сам может сделать, что «за» и «вместо» него никто другой сделать не может, не может даже его работы с ним разделить.
Само понятие «помощи» требует, стало быть, радикального переосмысления. Вне психологии и психотерапии понимание и тонкое обсуждение этой проблемы можно встретить в замечательной, хотя не простой для понимания и полностью до сих пор не опубликованной работе Андрея Белого «История самосознающей души».
Ясно одно, что прежнее, до сих пор доминирующее или даже единственно известное в психологии и в психотерапии понятие «помощи», целиком лежащее в рамках идеи «воздействия» – а именно так понимается психотехника как техника воздействия на психику человека с целью трансформации психического аппарата человека или режима его работы, – ясно, что такое понятие «помощи» оказывается уже несостоятельным, неадекватным пониманию человека «из свободы» как феномена свободы.
Декарт сказал бы: помилуйте, о чем вы говорите! О каком «воздействии» может идти речь по отношению к феномену свободы, – все, что вы можете «сделать с» человеком, сделать «за» и «вместо» него, никакого отношения к нему как свободному существу, к тому, что вы хотите помочь ему сделать, к его поступку не имеет и иметь не может! Все это «не про то» в человеке, все это не имеет ровно никакой собственно человеческой, духовной или личностной ценности!
А что имеет?
Чем должно быть самое присутствие терапевта в ситуации психотерапии и его действие в ней? Это реальный и открытый вопрос. Вопрос, на который на свой страх и риск – хочет он того или нет, отдает себе в этом отчет или нет – должен давать, не может не давать ответ – не столько словом, сколько делом – каждый терапевт. Даже Фрейд – пусть отрицательный – дает! Юнг – свой, и Роджерс – свой. Каждый.
Вот это декартовское понимание свободы надо «держать» – прямо по слову Мераба Константиновича: своим усилием, – понимание того, что свобода соотносима с возможностью прохода в топосы незаместимого – извне никак не определяемого – события, но события вместе с тем «неизбежного» – теперь мы понимаем, в каком смысле это говорится применительно к Декарту, к феномену «картезианской свободы», – события, которое происходит единственно возможным образом.
Конечно, коль скоро оно случается, если мы соответствующего топоса «достигаем», ибо единственная реальная проблема состоит в этом: попадаем мы в этот топос незаместимости или нет. Если попадаем, то попадаем и в лютеровскую структуру: «стою здесь, не могу иначе!» – «сердце поворачивается» единственно возможным образом, мысль выполняется единственно возможным образом, действие, поступок.
