мысли нельзя получить «выведением»: мысль, по Декарту, ни из чего не следует – ни из чего внешнего себе, в том числе и из другой, предшествующей мысли, тем более – из «снятой» в знании мысли. Как, впрочем, и из мысли ничего прямо не проистекает, не выводится, не может следовать! В том числе и другая мысль: мысль не выводима из мысли. Мысль не выводима ни из чего другого, но, прежде всего – из другой мысли, поскольку из нее вообще ничто не выводимо!
Это-то все Мераб Константинович и поясняет на примере декартовского утверждения, что «нет многих, разных душ», рассматривая его в соотнесении с другим утверждением, что «душа не имеет частей». «Нет и не может быть разных душ» – нет, положим, «растительной», «животной» и «разумной» душ. Причем, говорит Декарт, это только иной способ сказать, что «душа не имеет частей».
Но ведь то, что «нет разных душ», не выводимо из того, что «душа не имеет частей»! То, что «нет разных душ», устанавливается в некоем не имеющем никаких внешних себе оснований, происходящем в точке свободы, акте, или событии мысли. Если суждение производится в мысли, то оно производится как необходимое, единственно возможное и абсолютно несомненное в своей истинности суждение, но вместе с тем – как суждение, для которого нельзя указать никаких внешних оснований, как суждение, не выводимое ни из чего другого, в том числе и из уже сформулированного в результате доказательства предыдущей теоремы положения.
Когда, однако, мы в эту точку рождения новой мысли попадаем, – если попадаем, – когда мы, положим, понимаем, что «нет и не может быть разных видов души, разных и многих душ», то одновременно, вместе с тем, в этом же акте, или событии, мысли мы понимаем также и то, что это есть только другой способ сказать, что «душа не имеет частей», то есть из точки своей мысли здесь-и-теперь мы подхватываем, восстанавливаем для себя или себе «возвращаем», вновь «обретаем» – тут вступает знаменитая прустовская тема «возвращения» или «обретения» утраченного времени – времени или, быть может: «откровения», – обретаем или – используя другую мерабовскую метафору: «чтения» – «читаем» из-отсюда, из данного события мысли – другую, прежнюю мысль.
Из точки события мысли: «нет разных душ» подхватываем и читаем: «душа не имеет частей», но никоим образом не наоборот – не из прежней мысли производим новую. Из точки вот этой, здесь-и-теперь имеющей место быть мысли: «нет разных душ» открывается также и несомненная истинность утверждения: «душа не имеет частей». И больше того: открывается также и понимание того, что это – одно!
Итак: не из прежней мысли «выводится» новая, но, напротив: «из-отсюда», из здесь-и- теперь выполняемого акта мысли – «читается» мысль прежняя, как и то, что новая мысль является ее «продолжением», или из нее «проистекает». Все это исключительно важно для понимания Декарта. Это своего рода нерв мысли Декарта и исток декартовского понимания того, что есть, как устроен мир. Этот ход мысли будет проводиться Декартом и в отношении страстей.М.М.: Еще одно мы должны помнить. Я не случайно, в предшествующих фразах не случайно у меня промелькнуло слово «культура». Мы должны помнить, что трактат о страстях имеет адресата. Он написан другу. Движение пера повиновалось диктату любви и дружбы к конкретному лицу, к принцессе Элизабет.
Он писал не потому, следовательно, что ожидалось в данной культуре, что Декарт, имея интересные мысли – уже какая-то оценка этих мыслей есть вокруг, как бы витает вокруг мыслителя, ему говорят: это же интересно, важно для культуры – пиши! Производи культурные ценности!
Декарту повезло – у него еще не было культуры, была только цивилизация, которая позволяла ему добиться – если он этого хотел, конечно, усилия все равно надо было применить, – добиться независимого досуга и покоя души. И если уж писать, то выполняется диктат дружбы. И поэтому – тон рассказа другу, о том вот как обстоят вообще дела.А.П.: По существу и здесь продолжает звучать тема мысли как феномена свободы, то есть мысли в декартовском ее понимании, причем тема эта проводится на материале собственной мысли Декарта.
Мысль – безосновна, она не имеет и не может иметь никаких внешних для себя оснований. Не может она их иметь – говорит тут Мераб Константинович, обращаясь к мысли самого Декарта, – кроме прочего и – в каких бы то ни было ожиданиях в отношении этой мысли или в отношении самого мыслителя.
Безразлично: в чьих ожиданиях – чужих, других людей или же в своих собственных и в желании им соответствовать, поскольку в последнем случае Желающий этим ожиданиям соответствовать по отношению к себе как мыслящему – мыслящему из свободы – выступает по сути как «себе Другой», как «свой Другой».
Мераб Константинович берет здесь реальную ситуацию философствования самого
