для получения более справедливой доли мировой добычи. Сначала их надо подвести к такому же восприятию своих интересов, как у их лидеров, а затем уговорить и подтолкнуть к организованному бунту.
Подобным же образом история показывает, что собственники средств производства часто мирно поддаются расширяющейся национализации. Во многих прогрессивных странах шахты, сахарорафинадные заводы, банки, фабрики и транспортные средства уходят из частных рук без насилия. И совсем не редкость, когда миролюбиво настроенные собственники в определенных капиталистических странах добровольно идут на эффективное партнерство с работниками. С другой стороны, опасения собственников могут перерождаться в ужас перед «комми» и, с помощью частной и публичной пропаганды, – в ригидные ожидания того, что только война сохранит прерогативы собственников.
Таким образом, классовая борьба в основном сводится к ожиданиям конфронтирующих сторон. То же происходит и с открыто осуждаемыми коммунистами и всеми порядочными людьми «империалистическими войнами». Войны, мотивированные экспансией, эксплуатацией или просто распрями, не ограничиваются капиталистической формой социальной организации. Воинственные вылазки случались где угодно и когда угодно, где и когда жадным лидерам удавалось побудить достаточно людей (обычно наемников) осуществить их бесчеловечные планы. Коллективистские общества бывали столь же виновны в таких рейдах, как и общества более индивидуалистические.
Короче говоря, неизбежное условие войны состоит в том, что люди
Личные факторы в ожидании войны
Как я сказал, ожидание – это сложное состояние ума. Считать, что люди просто осознанно предвосхищают войну так же, как ожидают прибытия пассажирского поезда по расписанию или перемены погоды, будет чрезмерным упрощением. Чем глубже вовлеченные эмоции, тем более бессознательными и трудноуловимыми являются детерминанты наших ожиданий. Поэтому давайте более внимательно рассмотрим личные моменты, включенные в структуру враждебных ожиданий.
У некоторых людей есть видимая неограниченная способность к едкой ненависти, длительному возмущению и зависти. Но парадокс состоит в том, что у людей имеется также неограниченная способность к любви, дружбе и аффилиативному поведению. Ни один человек никогда не сможет любить или быть любимым настолько, чтобы его это удовлетворило. Наиболее точное, по-моему, предположение психологии заключается в том, что ненависть и ревность порождаются нарушением аффилиативных взаимоотношений. Ненависть вырастает из нарушенной любви. Поэтому агрессивный национализм, поскольку он несет в себе элементы ненависти, представляет косвенным образом интерференцию с базовой способностью человека к аффилиативной жизни и привязанности.
Такая интерференция развивается достаточно сложным путем. Мы знаем, что ребенок сначала находится в дружественных симбиотических взаимоотношениях с матерью. Гнев, вероятно, поднимается в нем всякий раз, когда эта счастливая ситуация прерывается, – быть может, в связи с отнятием от груди или рождением братьев или сестер. Чувствующий себя отвергаемым ребенок, вероятно, склонен и любить и ненавидеть отвергающего родителя. Так как конфликт ненависти и любви болезнен, ненависть не признается или вытесняется. Внешне ребенок живет в мире со своими родителями, но его сдерживаемое возмущение может необычными способами прорываться против многих «родительских фигур» – учителей, полицейских, правителей, духовенства.
Согласно этой линии рассуждений, агрессия может существовать в личной жизни и при этом почти не распознаваться. Индивид готов к канализации своей ненависти на замещающие объекты. Фрейд утверждает, что обычные чувства обиды и ненависти по отношению к евреям возникают из возмущения людей против самого Бога за то, что Он так много требует от нас. Эта ненависть, подавляемая страхом перед Богом, перемещается на евреев, которые открыли нам Бога и которых обычно обвиняют в убийстве Христа, Сына Божьего. В более глубоком смысле, продолжает теория Фрейда, мы сами хотели бы убить Христа за то, что Он так много требует от нас. Так как мы сожалеем об этом импульсе в
