Глава 39
Август хорошо знает, что такое евгеника. С 1907 по 1960 год американцы стерилизовали ликанов, гомосексуалистов, бедняков и сумасшедших, сотни тысяч людей. В тридцатых и сороковых немцы пытались вывести сверхчеловека, идеального арийца, и одновременно взяли на себя роль Господа Бога в отношении евреев, цыган и всех прочих «низших рас». Стерилизовали, уничтожали, ставили эксперименты. Например, вкалывали разные яды и вирусы, травили газом, делали операции по сшиванию людей, держали несчастных в ледяной воде, заставляли сношаться с собаками, разбивали им головы молотком и изучали черепно- мозговые травмы.
Теперь Американский союз защиты гражданских прав, а также протестующие, собравшиеся возле Белого дома, и некоторые сенаторы обвиняют самого Августа в чем-то подобном. Он избегает интервью и старается давать слово Чейзу, но совсем недавно какой-то журналист буквально сунул ему под нос микрофон, и Ремингтон не смог удержаться:
— Необходимо понять, всем необходимо понять: мы сейчас говорим о медицинской стороне вопроса, о безопасности. Именно на это направлены все усилия врачей. СПИД — это не человек. Коровье бешенство — не человек. Свиной грипп — не человек. И лобос тоже. Это опасный патоген.
Но кое-кто в это не верит. Такое чувство, что людям просто страшно признавать существование лобоса. Так больной отрицает рак, хотя на снимке ясно видна опухоль.
Август уверен в своей правоте. Тут не может быть никаких сомнений. Ему кажется, что непоколебимая уверенность — одно из главных его достоинств. Именно благодаря этой уверенности удалось привлечь спонсоров — частных лиц и крупные компании. Мало того, он уговорил руководство Орегонского университета пойти на риск: по его настоянию Нила Десаи в срочном порядке назначили директором Центра исследования лобоса и позволили ему всего за один семестр на свое усмотрение сформировать группу для разработки вакцины.
И теперь всего в сотне ярдов от временного здания Центра уже вовсю снуют бульдозеры и грузовики, гудят бетономешалки, трудятся рабочие в касках и ярко-оранжевых жилетах. На строительство выделено пять миллионов долларов.
Но пока группа Нила работает в старой лаборатории: кафельный пол, тошнотворно зеленые стены, повсюду расставлены «столики», как их тут все называют, — черные лабораторные столы, обклеенные специальной бумагой. Рабочие места на «столиках» разграничены цветным скотчем. Везде громоздятся коробки с пипетками, салфетками и резиновыми наконечниками, валяются ручки, резиновые перчатки, защитные очки, стоят небольшие центрифуги, спектрофотометр, ванночки, колбы, инвертационные микроскопы. По стенам висят лабораторные халаты. В углу светятся мониторы компьютеров. Тихо гудит огромная холодильная камера со стеклянными дверьми, рядом — бак с жидким азотом, термометр на нем показывает минус сто двенадцать градусов Цельсия.
Август помогает закрепить в зажимах отсеченную голову немецкой овчарки. Он чувствует ее колючую шерсть даже сквозь резиновые перчатки.
— Спасибо, — кивает Нил и включает вибрационную пилу.
Железо с визгом вгрызается в кость, и через минуту верхушка черепа открывается с тихим чмоканьем, словно сняли крышку с бутылки. Мозг животного испещрен черными следами прионов и похож на испорченный грецкий орех.
Наверняка Нил думает, что Август зашел поздороваться, поглядеть, как идут дела в лаборатории, прихватить очередную упаковку люпекса. Вообще-то, так оно и есть. Но еще Ремингтон хочет уговорить доброго доктора поехать в Республику вместе с Чейзом.
— В качестве его лечащего врача, но это неофициально. А официально — в качестве представителя Центра.
— Мне нельзя уезжать, я должен помогать семье.
