мгновение его лицо исчезает из кадра.
А потом он распрямляется. Камера, чуть вздрогнув, снова фокусируется. Лицо теперь все в морщинах, веки вздрагивают, из-под них струятся кровавые слезы. Гневно скалятся окровавленные клыки. Камера отходит в сторону. Перед зрителями предстает темная комната с выщербленными бетонными стенами, на полу лежит молодой солдат в камуфляжной форме. Ежик у него на голове уже порядком отрос, на теле темнеют синяки. Руки и ноги связаны, рот заклеен скотчем. Несчастный извивается ужом, пытаясь отползти подальше от надвигающегося ужаса — старика-ликана, который вновь появляется в кадре.
Раздается рык. Или, может быть, это вскрик, приглушенный полоской скотча? Трудно сказать. Солдат быстро затихает, теперь слышно лишь, как ликан пожирает добычу.
— Это Балор. — Адам дрожащей рукой нажимает на паузу. — Говорят, его зовут Балор.
Глава 40
Отряд Патрика назначают общаться с местными, а в следующую смену — просто патрулировать. Иногда они оставляют в могильниках ящики с люпексом. Могильниками на базе зовут отдаленные районы, где ютятся ликаны, находящиеся на соцобеспечении. Бесконечные ряды бетонных многоэтажек, на мостовой валяется мусор, из окон доносится музыка. При их приближении кто-нибудь обязательно прячется в подъезде, на улицах лежат замерзшие трупы. Раз в две недели патрульные оставляют на перекрестках несколько завернутых в полиэтиленовую пленку картонных коробок, в каждой — сотня бутылочек с сотней пилюль. Командующий говорит: ликанам предоставляется выбор — контролировать или не контролировать свою болезнь. И армия обеспечивает им этот выбор. Некоторые ликаны растирают лекарство в порошок, нюхают и погружаются в туманный полусон, превращаются из людей в пустые оболочки.
Патрик видел Клэр, видел свою мать и многих местных: они вполне способны управлять собой и без люпекса. Иногда его отряд заезжает в рыбачьи деревушки, и солдаты общаются с местными семьями. Это называется «расположить» и «разговорить». Морские пехотинцы присаживаются на корточки и протягивают испуганным детям шоколадки. «Ну-ка, иди сюда, на!» Будто это собаки. Военные заходят в дома, если их приглашают, и, потея в своей форме, наблюдают, как пышнотелые женщины раскатывают в кухне тесто, старики курят трубки и чинят рыбацкие сети, а детишки играют на полу в домино. Их угощают неизменными бутербродами и кофе. Домики маленькие, иногда там всего одна комната, среди балок и труб на потолке подвешены сани, лыжи и разная рухлядь. Пахнет рыбой и жиром. Рядом с дверьми болтаются на крючках куртки и ремни с инструментами. На стенах живописно развешаны удочки и серые мрачные морские пейзажи. Солдаты едят предложенное печенье: ну и тесто — сплошное масло с сахаром! Жители разговаривают на финском, французском, русском, немецком, китайском, испанском или английском. Говорят, как благодарны военным за охрану шахт: «С вами мы в безопасности».
Иногда Патрик спрашивает про отца, сам или через переводчика. Но ликаны только качают головами, снова предлагают печенье и интересуются, как ему нравится снег. Их взвод редко натыкается на молодежь. Патрик как-то спросил у сержанта Дэкера, почему так происходит. Тот презрительно посмотрел на него и ответил:
— Где молодежь? А как по-твоему, тупоголовый ты придурок, с кем мы воюем?
А иногда патруль ввязывается в сражение. Небо обычно затянуто тучами, идет снег. Стрекочут пулеметы, взрываются гранаты, и из-за желто-оранжевых вспышек и грохота кажется, что разразилась летняя гроза.
Грозы Патрику очень не хватает.
После двух недель, проведенных на базе, кажется, что бетонные стены, шлакоблоки и колючая проволока смыкаются вокруг все теснее, вот-вот проглотят его, вцепятся в плоть зубами. Он будто размяк. Время замедлилось. Вот в бесплодных поисках отца прошел еще один месяц. Ликаны победили. Можно уже это признать. Все бесполезно.
