обжигающую воду. Рядом узкая лесистая долина, заросшая папоротниками и пихтами. Со склона в нее стекает питаемый ледником ручей. На глаза Элис попадается большой булыжник, а может, это ствол дерева — из-за снегопада толком не разглядеть. Где-то в двухстах ярдах. В теплой воде глаза сами закрываются, но внезапно женщина широко их распахивает: тот булыжник ожил и бежит к деревьям. Медведь или олень.
— Крейг! — Она так стремительно встает, что красная волна ударяет мужу в лицо. — Крейг, я сейчас кое-что видела!
Он облизывает мокрые губы, снимает очки, протирает их пальцем и кладет поверх одежды.
— Ты забрызгала мне очки!
— Там на холме какое-то животное. Это…
— Заткнись, дура! Заткнись же, наконец! Захлопни пасть! Как ты меня достала! Голос у тебя мерзкий, кудахчешь, словно придушенная курица! Господи, до чего же ты мне надоела!
Тут Элис с опозданием понимает, что она совершенно голая, и быстро садится обратно в обжигающую воду.
Сейчас, наверное, Крейг еще что-нибудь скажет. Но нет. Лежит с закрытыми глазами. На нее не смотрит. Какое облегчение. Как-то раз они купили на блошином рынке громоздкий деревянный стул. Муж поставил его в углу спальни. Там он обычно и сидит. Наблюдает, пока какой-нибудь незнакомец вскрывает упаковку с презервативом или размазывает масло у жены по спине, а она лежит на кровати. Нет, Крейг не мастурбирует. Просто тихо сидит, подперев рукой подбородок, и таращится сквозь стекла очков.
Элис оглядывается на лес. Потом на нагромождение красных скал. Интересно, кто-нибудь еще заметил то животное? Центральный Орегон славится заповедниками, но она за всю свою жизнь в походы ходила, наверное, раза три от силы. В основном сидит на работе, в офисе страховой компании. Или дома — делает гамбургеры и складывает стопочками трусы супруга. Из диких животных Элис попадались разве что сбитые олени на обочинах шоссе.
Издалека доносятся приглушенные разговоры и смех. Потом всплеск. Из источника неподалеку вылезает старичок. Кожа обвисла, живот белый.
— Бедные мои косточки, — вздыхает он и потягивается.
От его мокрой кожи идет пар. Старик наклоняется к полотенцу, и тут Элис замечает первого ликана.
Сначала она не понимает, кто это. Зверь неподвижно застыл на краю поляны, словно дерево. Его толком и не разглядеть из-за клубов пара. Похож на тролля, как в тех сказках, что Элис читала в детстве. Тролль, который живет в лесу или под мостом.
Ликан на четвереньках карабкается по скале. Но у старика на голове полотенце, и он ничего не видит, даже когда оборотень оказывается прямо у него за спиной и когтистой лапой рвет ему горло. Несчастный спотыкается. Кровь стекает по его груди длинной красной бородой, руки вытянуты вперед в чудовищном подобии объятия. Но обнимать некого. Старик падает в тот самый источник, из которого совсем недавно вылез, и исчезает из виду, словно актер, провалившийся в люк на сцене. Раздается всплеск, издалека доносятся приглушенные крики, но на таком расстоянии их легко принять за смех.
Элис тоже кричит. Опушка леса оживает: из-за деревьев выскакивают ликаны — трое, четверо, пятеро. Они лезут по скалам, окружая купальщиков. Перепуганные голые люди, в панике расплескивая воду, мечутся в бассейнах, выбираются на берег, бегут, спотыкаясь на острых камнях и падая.
Позади осыпаются камешки. Элис разворачивается. К ним приближается ликан. Щуплый, с ослепительной бело-желтой шерстью.
— Крейг, Крейг, Крейг, — судорожно повторяет она.
— Я же велел тебе заткнуться, — отвечает муж, на мгновение приоткрывая глаз.
Никогда раньше Элис не видела живого ликана, только в кино или на фотографиях в журнале. Самое ужасное — клыки, окровавленные оскаленные клыки, которые не умещаются в пасти. С первого взгляда видно: это чудовище. А вот по ее мужу ничего не видно, на нем будто маска, его уродство надежно спрятано от всех. Хорошо бы чудовищ всегда можно было так легко узнавать, например по окровавленной пасти.
