Главный дом требовал почти такой же большой работы, как и ферма.
Грасиэла, когда они прибыли, велела заново оштукатурить и перекрасить все стены, снять половину полов и заменить их. Изначально в доме имелся лишь один туалет, но их стало четыре, когда Сигги завершил процесс обрезки табака.
К тому времени ряды табачных растений высились уже фута на четыре. Однажды утром Джо проснулся от настолько сладкого благоухания, что тут же с вожделением поглядел на изгиб шеи Грасиэлы. Томас спал в своей колыбели, а Грасиэла с Джо вышли на балкон и стали смотреть на поля. Когда Джо ложился спать, они были коричневыми, но теперь их покрывал сплошной ковер зелени, усеянный розовыми и белыми цветами, поблескивавшими в неярком утреннем свете. Джо с Грасиэлой окинули взглядом всю ширь своих земель, от балкона дома до подножия гор Сьерра-дель-Росарио, и повсюду, сколько хватал глаз, блестели цветы.
Стоя к нему спиной, Грасиэла завела руку назад и опустила свою ладонь ему на шею. Он обхватил руками ее живот и уткнулся подбородком в ямочку у нее на шее.
— И ты еще не веришь в Бога, — произнесла она.
Он поглубже вдохнул ее запах.
— А ты не веришь, что из плохих денег могут вырасти добрые дела, — ответил он.
Она хихикнула, и он почувствовал этот смешок ладонями и подбородком.
В то же утро, чуть позже, объявились работники и их дети. Они проходили по полям, методично обрывая цветки с растений. Те распростерли свои листья, точно крылья огромных птиц, и на другое утро из своего окна Джо не увидел ни голой земли, ни цветов. Под управлением Сигги ферма продолжала работать без малейших заминок. Для следующего этапа работ он привел из деревни еще больше детей, целые десятки. Иногда Томас принимался неудержимо хохотать, потому что слышал их смех, доносящийся с полей. А порой, уже вечером, Джо садился в кровати и слушал, как мальчишки играют в бейсбол на одном из полей, вспаханных под пар. Они играли, пока небо совсем не погаснет, пользуясь только палкой от метлы да остатками мяча, которые где-то подобрали. Его кожа и шерстяная стежка давно стерлись, но им удалось сохранить пробковую сердцевину.
Он слушал их крики, звонкий стук палки по мячу и вдруг вспомнил, как Грасиэла недавно говорила, что неплохо бы вскорости подарить Томасу братика или сестричку.
А он подумал: а почему не нескольких?
Ремонт дома продвигался медленнее, чем воскрешение фермы. В один из дней Джо отправился в Старую Гавану повидаться с Диего Альваресом, художником, специализирующимся на реставрации витражного стекла. Он условился с сеньором Альваресом о цене и о том, чтобы тот отправился за сто миль, в Арсенас, и в течение целой недели приводил в порядок те окна, которые удалось спасти Грасиэле.
После встречи с ним Джо посетил мастерскую на Авенида-ле-лас-Мисионес, которую рекомендовал Мейер. Отцовские часы, которые отставали уже больше года, месяц назад остановились совсем. Часовщик, средних лет человек с заостренными чертами лица и вечным прищуром, взял часы, снял заднюю крышку и объяснил Джо, что сеньор владеет замечательными часами, только вот за ними надо ухаживать почаще, чем раз в десять лет. Он указал Джо: видите вот эти тонкие детали? Их надо заново смазать маслом.
— Сколько это займет времени? — спросил Джо.
— Трудно сказать, — ответил часовщик. — Мне придется разобрать весь механизм и осмотреть каждую деталь.
— Я понимаю, — произнес Джо. — Сколько это займет?
— Если деталям понадобится только смазка и больше ничего? Четыре дня.
— Четыре, — повторил Джо и ощутил сквознячок в груди, как будто сквозь его душу пролетела птичка. — А побыстрее нельзя?
Тот покачал головой:
— И знаете что, сеньор? Если что-то сломано, хоть одна маленькая деталь, а вы же видите, какие
