— Слушайте, — проговорил Джо, — он мне кое-что дал.
— Он — что? — Мазо приложил руку к уху, словно плохо расслышал.
— Он передал для вас кое-что. — Через стол Джо протянул ему часы.
Мазо сразу обратил внимание на золотую крышку. Открыл ее, полюбовался хронометром, надписью «Патек-Филипп», изящным шрифтом выгравированной на внутренней крышке. Одобрительно поднял брови.
— Девятьсот второго года, восемнадцать карат, — сообщил он Нальдо. Повернулся к Джо. — Таких сделали всего две тысячи. Эта штука стоит дороже моего дома. Как это ею завладел коп?
— Предотвратил ограбление банка в восьмом году. — Джо повторял историю, которую ему сто раз пересказывал дядя Эдди, хотя сам отец никогда ее не обсуждал. — На Кодмен-сквер. Убил одного из грабителей, и тот не успел застрелить управляющего банком.
— И управляющий подарил ему эти часы?
Джо покачал головой:
— Президент банка. Управляющий был его сыном.
— И теперь он дарит их мне, чтобы я спас его собственного сына?
Джо кивнул.
— У меня у самого трое сыновей. Ты знал?
— Да, я слышал, — ответил Джо.
— Так что я кое-что знаю об отцах и о том, как они любят своих сыновей.
Мазо откинулся на спинку скамьи и некоторое время разглядывал часы. Наконец вздохнул и убрал их в карман. Потянулся через стол, трижды похлопал Джо по руке:
— Поговори со своим стариком еще раз. Скажи, что я благодарю его за подарок. — Мазо встал из-за стола. — А потом скажи ему, чтобы он, черт побери, сделал то, что я ему велел.
Люди Мазо встали все разом и вышли из столовой вслед за ним.
Грязный и потный, Джо вернулся со смены в металлической мастерской. В камере его ждали три человека, которых он никогда раньше не видел. Коек по-прежнему не было, но матрасы вернули, бросив их прямо на пол. Эти трое сидели на матрасах. Его матрас лежал позади них, у стены под окошком, дальше всего от решетки. Да, двоих он точно никогда не встречал, но третий выглядел смутно знакомым. Лет тридцати, коротышка с длинным лицом, с острым подбородком, острым носом, заостренными кончиками ушей. Джо мысленно перебрал все имена и лица, которые узнал в этой тюрьме, и сообразил, что перед ним Бэзил Чигис, один из подручных Эмиля Лоусона. Как и его босс — с пожизненным и без всяких шансов на условно-досрочное. Говорили, он отъедал пальцы мальчишке, которого убил в одном подвале в Челси.
Джо смерил каждого долгим взглядом, чтобы показать, что не боится, хотя на самом деле он боялся. Они тоже на него смотрели, иногда смаргивая, но не говоря ни слова. Что ж, он тоже не стал ничего им говорить.
Потом они, похоже, устали на него смотреть и начали играть в карты. Ставкой служили косточки — перепелиные, или куриные, или какой-нибудь мелкой дичи. Они держали их в холщовых мешочках. Вываренные добела, они позвякивали, когда их собирали в общую кучку. Наступили сумерки, но эти трое продолжали играть, не произнося ничего, кроме «повышаю», «вышел», «вдвое». Время от времени кто- нибудь из них косился на Джо, но потом снова обращался к картам.
Когда совсем сгустилась темнота, огни на всем ярусе погасли. Трое пытались доиграть кон, но потом из тьмы послышался голос Бэзила Чигиса: «Хрен с ним», и карты с шорохом собрали с пола, и кости с сухим стуком вернули в мешочки.
Они сидели в темноте, было слышно, как они дышат.
В эту ночь Джо забыл, как определять время. Может быть, прошло тридцать минут, а может быть, два часа. Трое полукругом сидели напротив него, и он чувствовал запах их дыхания, их тел. От того, кто расположился справа, особенно мерзко разило застарелым потом.
Потом его глаза привыкли к темноте, и он начал различать их. Они сидели скрестив ноги, поставив
