моментов никакое приказание и никакая боль не достигают цели. Он походит на машину, которая, лишившись пара, внезапно остановилась в чистом поле.
Следовательно, при этом волевом типе, наблюдаемом в действии, обнаруживаются три главные фазы: стадия судорожная, стадия коллапса и свободный интервал, из которых последний представляет собой крайне чувствительное состояние, как бы готовое каждую минуту превратиться в рабское да или в слепое нет.
Если мы подумаем о том, что в течение лечебного сеанса в каждой из этих трех стадий на пациента воздействуют волевые раздражения, то мы поймем, почему на постороннего зрителя это закономерное течение производит столь сложное, запутанное и причудливое впечатление: на одно и то же волевое раздражение с совершенно непредвиденными промежутками времени появляется в один раз (в свободном интервале) чрезмерная реакция, в другой раз (на высоте судорожного стадия и стадия коллапса) – полный отказ.
Этим мы набросали в грубых чертах характеристику волевого типа, который мы наблюдаем у наших пациентов во время сеансов активного лечения. Главные его симптомы, в противоположность целесообразной воле, следующие:
1. Преимущественная его податливость по отношению к примитивным психическим раздражениям (боль, команда).
2. Его грубо – антагонистическое устройство (негативизм – автоматизм на приказ).
3. Несоответствие между раздражением и реакцией, как в динамическом, так и в отношении временной последовательности (судорога – коллапс).
В ином месте мы уже указали на другие особенности низших волевых процессов, на склонность к ритмическим повторениям, а также к инстинктивным формам двигательной бури и рефлекса мнимой смерти.
Этот волевой тип мы называем гипобулическим, причем обоснования для этого названия мы дадим в дальнейшем.
Он ни в коем случае не связан с сеансом активного лечения, хотя, будучи резко отделен от остальной душевной жизни, он здесь и проявляется особенно чисто; он также не связан с какой – либо степенью сознания. В истерическом припадке с его импульсивными двигательными бурями пробивается он ясно и самостоятельно. Не обходится без его участия при каталепсиях гипноза, как и при внезапном неожиданном упрямстве среди бела дня на работе. Его замаскированное действие, скрытое в повседневных действиях известных тяжелых истериков, распознается нами часто по неуравновешенности их душевных реакций; коснувшись телесной области, где он утвердился, мы можем заставить его при внезапной перестановке выступить очень резко. Давление на чувствительное место, потягивание за спастическую мышцу – и тотчас же рычаг в машине с «цели» переведен на «гипобулику», и до того, видимо, спокойно протекавшая воля делается, одновременно с внезапным превращением выражения лица, упрямой, угловатой, безмерной, неподатливой. Или это аффект, который таким образом меняется? Который кричит и визжит и от боли ведет себя, как сумасшедший? Конечно, все явления можно рассматривать со стороны аффекта, можно в общих выражениях описать его – это часто случалось – как чрезмерную душевную возбудимость, без того, чтобы много было приобретено при этом для познания. Но этот аффект истерика – ведь это и есть его воля. Этот аффект заключает в себе стремление, сопротивление, защиту, тенденцию. В примитивной душевной жизни воля и аффект идентичны, каждый аффект в то же время – тенденция; каждая тенденция принимает форму выражения аффекта.
За что зацепилась и за что так упрямо держится гипобулика? Ограничимся пока ради ясности в нашем рассмотрении грубыми двигательными истериями. Мы сказали только – что: как только мы возьмемся серьезным образом за специальный двигательный комплекс, – напр., за спастически – сокращенный член, у известных типов происходит тотчас же перескакивание воли на гипобулику – без какого – либо посредства, доступного психологическому вчувствованию, но элементарно, одним толчком, с точной механической уверенностью физического эксперимента. Следовательно, в этих тяжелых случаях мышечный процесс, сделавшийся рефлекторным или полурефлекторным, обладает вполне прочной и закономерной связью с
