шевелил на деревьях листву. Чудесный день для стирки. Морин достала стремянку и сняла с окон тюлевые занавески. В дом хлынули свет, цвет и пестрота мира, до того времени томившиеся в тюлевом сачке. За день занавески успели выстираться и высохнуть.
Морин уложила их в мешочки и отнесла в благотворительный магазин.
24. Гарольд и Рич
После того как Гарольд не поехал с Морин, что-то внутри его поменялось, как будто там наглухо закрылась дверца, которую он, сам не осознавая того, держал на всякий случай открытой. Ему больше не доставляло удовольствия представлять себе торжественную встречу в хосписе с участием медперсонала и пациентов. Зримое прежде окончание похода как-то поблекло. Продвижение вперед было медленным и сопряженным с таким количеством споров, что группе понадобилась почти неделя, чтобы добраться от Дарлингтона до Ньюкасла. Ивовую тросточку Гарольд одолжил Уилфу, и тот даже не подумал ее возвратить.
Морин сказала, что скучает по нему. И ждет его домой. У Гарольда не шли из головы эти новости. Он под разными предлогами одалживал мобильники, чтобы позвонить ей.
«У меня все хорошо, — говорила она. — Все нормально». Иногда рассказывала, какое трогательное письмо пришло на их адрес, описывала присланный сувенир или сообщала, как подрастает фасоль. «Но тебе неинтересно слушать про меня», — вдруг спохватывалась она. А ему было все интересно. Буквально все.
— Опять на телефоне? — ухмылялся Рич без тени сочувствия.
Рич снова уличил Уилфа в воровстве, и Гарольд про себя опасался, что это чистая правда. Защищать паренька становилось тем сложнее, что в глубине души он понимал: на Уилфа точно так же, как и на Дэвида, ни в чем нельзя положиться. А тот даже не скрывал опустошенных им бутылок. Иногда его с трудом удавалось добудиться, а когда он все-таки кое-как поднимался, тут же принимался ныть. Выгораживая Уилфа, Гарольд пожаловался попутчикам, что у него разнылась старая травма на правой ноге. Он понуждал увеличивать периоды отдыха и даже предложил им идти вперед. «Нет, нет!» — хором возразили члены отряда, убеждая Гарольда, что он воплощает саму идею паломничества и им без него никак не обойтись.
Впервые он начал испытывать облегчение от прихода в города. Уилф там резко оживал, а Гарольд, наблюдая за людьми и глазея на витрины магазинов и размышляя над ненужностью тех или иных вещей, отвлекался от сомнений, во что в конечном итоге превратилось его предприятие. Он и сам не мог взять в толк, как ему удалось породить нечто, переросшее его возможность держать это в узде.
— Один чувак предложил мне чертову уйму денег за мои приключения, — похвалялся Уилф, вприпрыжку поспешая за Гарольдом.
Он опять весь трясся от возбуждения, и от него разило виски.
— Я сказал ему «нет», мистер Фрай. Я лучше буду держаться за вас.
Паломники разбивали лагерь, но Гарольд теперь не принимал участия в приготовлении пищи и обсуждении завтрашнего маршрута. Рич пристрастился к охоте на зайцев и птиц; он свежевал их и зажаривал на костре. Гарольда бросало в дрожь от одного вида несчастных зверушек с содранной шкуркой, насаженных на вертел. К тому же кровожадный огонек, частенько загоравшийся в глазах Рича, напоминал Гарольду и о мистере Напьере, и о собственном отце, и ему становилось как-то не по себе. Белая футболка Рича была вся забрызгана кровью. На шее он теперь носил шнурок, унизанный зубами убитых грызунов. При взгляде на них у Гарольда неизменно пропадал аппетит.
Измученный, вымотанный почти до предела, Гарольд гулял в сумерках, слушая скрип сверчков и устремляя взор в усеянное звездами небо. Лишь в такие минуты он чувствовал себя на свободе. Он думал о Морин и о Куини, ощущая родство с обеими. Ему вспоминалось прошлое. Так проходили часы, но Гарольд не замечал этого и мог бы бродить так целыми днями, целую вечность. Потом он возвращался в лагерь, где кое-кто из попутчиков уже спал, а кто-то еще пел у костра, и каждый раз ощущал холодный приступ паники. Что его связывает с этими людьми?
Однажды в отсутствие Гарольда Рич тайком устроил собрание и объявил, что он всерьез обеспокоен положением дел. Говорить об этом довольно трудно, но начать кто-то должен: Куини не может дольше ждать. В свете этой проблемы Рич предложил возглавить разведгруппу, которая двинется альтернативным прямым маршрутом.
— Я знаю, нам нелегко на это решиться, ведь мы все так любим Гарольда. Мне самому он как отец. Но в последнее время он еле плетется, и нога у него постоянно болит. Полночи он где-то бродит. А теперь еще и постится. Он совсем не тот, что прежде…
— Ничего он не постится, — возразила Кейт. — Ты его святошей не выставляй. Он просто не хочет есть.
— Пусть как хочет, но для похода он теперь мало годится. Давай называть вещи своими именами. Нам всем надо пораскинуть мозгами, как помочь делу.
Кейт высосала из зуба какое-то травянистое волокно и отрезала:
— Ерунду ты мелешь!
Уилф залился истерическим хохотом, и дискуссия на этом исчерпалась. Остаток вечера Рич тихо просидел в сторонке, обстругивая ножом палочку, срезая лучинку за лучинкой и очинивая ее до немыслимой остроты.
На следующее утро Гарольда разбудили чьи-то крики. У Рича пропал нож. Обыскали близлежащее поле, склоны холмов и кусты; пришлось признать, что нож украл Уилф. Гарольд почти сразу же обнаружил, что вместе с ножом пропало и пресс-папье с блестками — подарок для Куини.
«Горилла» сообщил, что Паломник Уилф завел страничку на «Фейсбуке», у которой уже больше тысячи подписчиков. Там он выложил истории о своих походных приключениях и о спасенных им людях, туда же поместил и несколько молитв. Своим поклонникам Уилф обещал, что новые подробности о нем появятся в воскресных газетах.
— Я предупреждал, что это добром не кончится, — процедил Рич, испепеляя Гарольда взглядом сквозь пламя походного костра.
Исчезновение юноши глубоко растревожило Гарольда. Отходя от лагеря, он с надеждой всматривался в ночной мрак, ожидая его возвращения. В городах он заходил в пабы и приглядывался к молодежным ватагам, тщетно отыскивая среди них исхудалые, болезненные черты Уилфа, прислушивался, не раздастся ли поблизости его безумный смех. Он чувствовал, что все-таки где-то недосмотрел за пареньком и в этом, как водится, остался верен себе. Гарольд снова начал страдать бессонницей и в иные ночи совсем не мог уснуть.
— У вас усталый вид, — заметила ему Кейт.
Они оба удалились от отряда и сидели в кирпичном тоннеле, выложенном вдоль русла реки. Вода в ней застоялась и больше напоминала зеленый бархат, нежели текучую жидкость. Берега поросли мятой и кресс-салатом, но Гарольд утратил былой интерес к травам.
— Я очень отдалился от своего начала. Но и к окончанию слишком мало приблизился. — От зевка он сотрясся всем телом. — Как вы думаете, почему сбежал Уилф?
— Просто ему надоело. Никакой он не злодей, а так… Уилф еще молодой, стержня в нем нет.
Наконец хоть кто-то заговорил с Гарольдом без излишнего пафоса, как в первые дни похода, когда еще никто не имел на его счет никаких предвкушений, в том числе и он сам. Гарольд по секрету признался Кейт, что Уилф очень напоминал ему сына и что предательство по отношению к Дэвиду мучило его в последние дни даже больше, чем вероломство по отношению к Куини.
— Когда Дэвид был еще ребенком, мы с женой увидели, как он умен. Он все время сидел, запершись в комнате, и делал уроки. Если ему не ставили хороших оценок, он расстраивался до слез. Но потом его дарования обернулись против него же. Дэвид был каким-то заумным. И очень нелюдимым. Он поступил в Кембридж и начал попивать. Сам я в школе всегда был отстающим, поэтому преклонялся перед его
