Франсуа искал Жана, неустанно заглядывая в зловещие отверстия под остроконечной крышей. Но где брат? Да и здесь ли он еще? Ведь минуло почти пятьдесят лет…
В конце концов, Франсуа отказался от бесполезных поисков. С Жаном случилось то же, что и с другими его умершими. Все это слишком старо, слишком далеко…
Франсуа вдруг почувствовал себя очень одиноким. Не надо было приходить сюда. Он жалел о своем доме, о Софи де Понверже, об успокаивающей близости собора Парижской Богоматери. Там он хотел умереть, там, а не среди этих незнакомцев!
Он нес в себе несравненный фиолетовый свет, в его памяти еще звучала торжествующая песнь, сопровождавшая вынос реликвий. Франсуа требовалось собраться с мыслями, сосредоточиться, но именно тут, на кладбище, царили невероятные шум и суета.
Кладбище Невинно Убиенных Младенцев всегда было одним из самых оживленных мест Парижа, но казалось, что никогда еще тут не собиралось столько народу, как в нынешний день. Франсуа попадались навстречу красильщицы с пальцами всех цветов, белошвейки с тюком белья на головах, торговки башмаками, продавцы лент. Без всякого почтения к освященному месту играли в кости студенты, в воздухе разносился запах жареной гусятины, проникая с ближайших улиц, либо с Медвежьей, либо с Гусиной. Торговец сарацинскими коврами разложил свой товар прямо на земле. Был тут паломник к святому Иакову Компостельскому, в широкополой шляпе и с клюкой, рыцарь в облачении крестоносца. Куда он так вырядился? Уже давно нет никаких крестовых походов. Шлялись и другие люди: буржуа с супругами, простонародье, попрошайки, влюбленные парочки, дети.
Франсуа де Вивре свернул под своды галереи, выходившей на Скобяную улицу, и внезапно остановился, глянув себе под ноги. Он стоял на надгробной плите, где были написаны два полустершихся, но вполне различимых слова: Hodie mihi.
Он прекрасно помнил… Когда он впервые увидел эту могилу, там отчетливо читалось предостережение, которое безвестный покойник захотел бросить живым из могилы: Hodie mihi eras tibi [29]. И вот от всей надписи остались только два первых слова… Как прекрасно соответствовали они нынешней действительности!
Тогда и только тогда Франсуа де Вивре до конца осознал, что скоро умрет. И в первый раз ощутил слабость. Его тело, его старое, верное тело, на протяжении всей его жизни оказывавшее ему величайшую услугу – не напоминать о себе, внезапно предало его. Оно покидало душу, расставалось с ней. Напоминало Франсуа о том, что создано лишь из малой толики материи, как земля под ногами, которая торопит его вернуться в нее.
Hodie mihi: сегодня, не завтра. Теперь, не потом…
Франсуа оперся о стену галереи, чтобы перевести дух, и тотчас же отшатнулся. С тех пор, как он приходил сюда в последний раз, здесь появился рисунок: пляска смерти. Это была череда картинок, занимавших всю длину стены.
Прямо перед ним были изображены два скелета, тянущих за руку архиепископа и рыцаря. Рыцарь был одет по нынешней моде. Он не сопротивлялся, хотя скелет был гнусен – с болтающимися на костях остатками плоти и широкой ухмылкой от уха до уха, напомнившей Франсуа комедианта с корабля.
Под картинкой имелся текст. Франсуа попытался прочитать. Смерть и рыцарь о чем-то переговаривались… О чем? Слова плясали перед глазами. Некоторые он все же разобрал.
«Все Адама сыны предо мной равны», – говорила смерть. «Пора забыть про дам, на другой танец зван», – отвечал рыцарь.
Франсуа познал и это. Подарив свою розу Софи, он навек распрощался с дамами.
Ценой невероятного усилия он зашагал дальше. Фреска на стене галереи разворачивалась, мимо него проходили чередой всевозможные люди в свой последний час: оруженосец, аббат, купец, каноник, сержант, монах, ростовщик, священник, земледелец, отшельник, ребенок…
Франсуа де Вивре стало невмочь. Взор застилала пелена. Случайно он услышал обрывок чьей-то беседы:
– Говорят, король Карл скоро вступит в Париж!
Что это означает? Для Франсуа «скоро» значит «никогда». Он уже ничего не узнает о людских деяниях. История на этом заканчивается. Его огромная книга, исполненная красок и звуков, закрывается…
– Смерть – Святая Невинность!
По толпе пронесся возбужденный крик. Потому и собралось сегодня столько людей на кладбище, что каждый год в это время здесь традиционно устраивалось одно зловещее представление, до которого так охоч народ.
Кюре кладбищенского прихода с ключом в руках приблизился к большому железному ящику, стоящему торчком возле одной из колонн галереи, своего рода вертикальному гробу, который открывали раз в году, в День всех святых. Его содержимое и называлось «Смерть – Святая Невинность».
Раздались крики одобрения. Кюре извлек на свет алебастровую статую, с потрясающим натурализмом изображавшую разлагающийся труп с копьем в руке… Вопли сделались громче.
Открытие ящика послужило сигналом к началу представления. С противоположной галереи, держась за руки, появились скелеты. Послышалась музыка. Скелеты пустились в пляс, и все собравшиеся умолкли, чтобы послушать их песню.
Убийцы или жертвы,
Мы все теперь дружны
И в бездне этой смертной
Пред вечностью равны!
Франсуа де Вивре ухватился за колонну… Это же они, комедианты с корабля! Они же сами ему
