– Англичане. Их недавно так окрестили.
– Почему?
– Да из-за их любимого ругательства: Goddam или что-то вроде этого.
Анн двинулся прочь быстрым шагом. Вид его крестного в окружении рыцарей, всех этих людей, миру которых он стал чужд, внезапно причинил ему боль. Изидор поспешил за ним.
– Куда вы?
– Туда, где я оставил Безотрадного. Мне предстоит расстаться с ним. Теперь это твой конь.
– Но, монсеньор…
– Не называй меня больше «монсеньором». Я больше не Вивре. Я Анн Иерусалимский.
– Значит, вы уже знаете?
– Теодора мне все рассказала.
– Она не Теодора. Мы выяснили, она – английская шпионка. К несчастью, это уже ничего не меняет…
– Нет, Изидор, она и вправду Теодора!
Анн остановился возле яркого костра, пылавшего перед большой палаткой, охраняемой солдатами. В первый раз оба рассмотрели друг друга как следует. Изидор воскликнул:
– Как вы изменились! Стали мужчиной…
– А тебе к лицу быть рыцарем.
– Молчите! Не говорите так!
– Почему? Кто больше тебя достоин занять мое место в бою?
Анн снова зашагал к хижине. Он все рассказал своему оруженосцу, начиная с появления Альеноры на Бордоской дороге – и вплоть до их недолгого счастья в Орте…
Слушая эту невероятную повесть, Изидор Ланфан сначала испытывал недоумение и тревогу, но после верх одержала глубокая радость. Пыл и явное удовольствие, с которым молодой человек изливал ему душу, доставили оруженосцу безмерное счастье. После стольких лет молчания и отчужденности они с Анном, наконец-то, обрели друг друга!
Анн заключил:
– Прислушивайся к волкам! Скоро ты их услышишь. Я уверен, что она там.
Но ни один волк не выл этой ночью, и только гомон французского лагеря был еще слышен, когда умолк его голос. И тут Анн заметил Безотрадного, перед которым они стояли уже некоторое время. Узнав Изидора, конь приветливо зафыркал.
– Безотрадный – твой. Веди его к победе!
Изидор испуганно затряс головой.
– Ни за что! Вы должны оставить его себе.
Анн подошел к нему вплотную.
– Я буду драться вместе с крестьянами и босяками, потому что я такой же, как они. Думаешь, они примут меня с конем, достойным королевской свиты? Посмотри на меня. Мое лицо выдублено солнцем, босые ноги ороговели так, что не нуждаются в башмаках. Возьми Безотрадного и позволь мне уйти к своим.
– Ваши – здесь, монсеньор, среди сподвижников Бастарда.
На этот раз Анн вспылил.
– Ты с ума сошел или насмехаешься надо мной? Я же велел тебе не называть меня «монсеньором»! Я больше никто.
– Я в своем уме и называю вас как подобает. Послушайте и вы меня…
Достоинство, с каким говорил Изидор, заставило Анна умолкнуть. В недолгой тишине издалека долетали пьяные песни.
– Ваш прадед лишил вас прав на сеньории Вивре и Куссон, но ваша мать тоже была благородного звания. По крайней мере, она была возведена в дворянское достоинство.
– Моя мать?
– Герцог Орлеанский подарил ей на свадьбу сеньорию Невиль-о-Буа, это совсем неподалеку отсюда, в Орлеанском лесу. И уж это-то владение никто не вправе отнять у вас. Вы – сир де Невиль!
Анн не верил собственным ушам. Он не знал этого лишь по собственной вине, потому что в свое время не удосужился расспросить о матери сдержанного, умеющего хранить тайны Изидора. Изидора, который столько всего знал о нем самом.
Тот продолжил:
– Ступайте к Бастарду Орлеанскому: он подтвердит ваши права. А потом займите свое место среди нас… На Безотрадном.
Опять наступило молчание, на этот раз более долгое. Ночное непотребство на равнине продолжалось. Слышны были женские выкрики, испуганные или возбужденные, им вторил грубый мужской хохот.
