Здесь пахло не деревом, как в Оннели, не шлаком и маслом, как в Габахе, — здесь пахло металлом. Первому же встречному рабочему Макс показал выданное господином Филиахом направление — и получил разъяснение на языке жестов: идти туда-то, там-то свернуть налево, а потом направо… Пришлось спрашивать дорогу еще трижды, прежде чем Макс добрался до указанного в направлении места.
Черт знает, что это была за контора. Небольшой чистенький дом с непонятной вывеской. То ли бюро по трудоустройству полезных иностранцев, то ли полицейская мышеловка. Несмотря на раннее утро, контора была уже открыта.
А внутри — очередь к каждому кабинету.
Значит, не мышеловка, рассудил Макс. Заставлять потенциальных клиентов скучать в длинных очередях — это даже для полиции чересчур.
На оннельском языке никто не говорил. Еще бы: в отличие от пограничного Габаха никакой нормальный человек в центре страны не интересовался такой мелкой географической подробностью, как Оннели. Макс совал свое направление под нос одному, другому, третьему — и всякий раз получал в ответ разные указания. Тогда он выбрал очередь покороче и пристроился ей в хвост.
Прошло два часа.
Затем еще час.
Очередь стала гораздо длиннее. Двигалась она медленно, и теперь Макс находился в ее середине.
Сколько же, однако, людей желает работать в Сургане!
Они были самыми разными: светлокожими и желтолицыми, широконосыми, остроносыми и вислоносыми, низенькими смуглыми живчиками и рыжеволосыми гигантами. Люди разных стран, разных рас. Видать, несладко им жилось на родной стороне, коли подались на заработки в страну, где от фабричного дыма не видно неба!
Пусть люди разные, но бюрократия везде одинакова. Когда порядком уставший Макс дождался своей очереди, выяснилось, что он стоял не в тот кабинет. Более того, никто не захотел или не смог объяснить ему, где, собственно, находится нужная ему очередь. Вконец обозлившись, Макс начал говорить разные слова — на диалекте Гомеостата и по-оннельски. Он даже употребил несколько сурганских слов, подслушанных им в дороге и интерпретированных как ругательства.
— Господин Макс Штейнгарт? — прозвучал скрипучий голос как раз в тот момент, когда Макса уже всерьез намеревались выставить из кабинета силой.
Сказано было на хорошем оннельском.
— Ну, я, — буркнул Макс.
— Если вас не затруднит, пройдемте со мной. Я избавлю вас от неудобств повторного ожидания.
Утопающий хватается за соломинку — и уж подавно схватится за подходящего человека, коли тот подвернется. Макс сразу воспрянул духом, но для порядка проворчал:
— Эти ваши формальности…
— Ну что вы! Это просто плохая организация работы. Уверяю, это временное явление. Формальности нам еще предстоят, но, смею заверить, они не займут много времени. Прошу!
Пришлось выйти в общий зал, где в очередях к разным кабинетам мыкались люди, и пройти по коридору в маленький кабинет без вывески. Очереди к нему не было.
А в кабинете пришлось повторить заново всю историю — от жизни и службы в Гомеостате до прибытия в Сурган. О бегстве из тюрьмы в Тупсе и вынужденном убийстве полицейского надзирателя Макс умолчал.
Странное дело: ему показалось, что чиновник знакомится с его злоключениями уже повторно.
— Итак, вы пробыли в мире, называемом «Гомеостат», около трех лет?
— Возможно, больше, — вздохнул Макс. — Три года — это сколько я себя помню. Да и то смутно. Я же говорил: с каждым циклом идет дрейф личностных качеств, а без потери части памяти о былом это трудная задача. Никто у нас… в смысле, в Гомеостате не помнит себя далее трех лет…
— Да-да, я понимаю, — покивал чиновник. — Вы уже рассказывали об этом, не думайте, что я забыл…
