думаешь, она взяла левее.
В тяжелых сумерках я увидела Василису — далеко-далеко скакал по не заросшему склону рыжий стремительный мячик. Собака огибала долину по краю леса, торопясь так, словно опаздывала.
— Вон она, — сказал Август в тот же момент, когда Василиса с разгону нырнула в очередную круглую выемку.
Мы, не сговариваясь, полетели туда.
— Так, десять минут, — сказал Павлов. — Ищем ровную лужайку, чтоб поблизости был упавший, но не гнилой папоротник или плаун.
— Зачем он нам? — удивился Август.
— Костер развести, дурень.
— Мы и без огня не замерзнем. Температура ниже плюс восемнадцати не опустится.
— Ты видал, какие здесь комары?! У них хоботы как желудочные зонды! — возмутился Павлов. — Я не собираюсь спать в кресле. И не хочу, чтобы меня сожрали здешние многоногие.
Август помолчал.
— Вон, — сказал он, — сто метров по курсу. И по-моему, это не лужайка, а нормальная дорога. Нам сойдет. А комара я два часа назад на себе прихлопнул. Обычный земной комар. Наверное, их сюда со слонами вместе завезли.
Мы успели сесть за минуту до того, как послышался тонкий, не злой, но какой-то очень тревожный звук. Мы застыли. И тут же раздался стук, усиленный эхом.
Тишина.
— Разводим костер, — велел Павлов. — Где тут ты видел дерево?
У Августа в руке появился яркий луч.
— Или ты, догадался взять фонарик? А я, старый осел, забыл. Береги его.
— Я еще и аккумуляторы к нему взял. На двадцать четыре часа хватит. К тому же здесь не очень темно, я силуэты различаю.
Нам пришлось повозиться, чтобы сложить костер. Найденное Августом деревце было не меньше полуметра в диаметре и высотой метров сорок. Павлов забыл фонарик, но зато прихватил лазерный резак. Маломощный, но с некоторыми усилиями им удалось отрезать «чурбачок» достаточной длины. Еще немного потрудившись, мужчины наконец развели огонь.
Я к тому времени уже совершенно адаптировалась и к температуре, и к освещенности. Тишина первотворения сменилась какофонией ночного экваториального леса. В папоротниках звучно трубили, пищали, топали, ломали мелкие растения и хрустели ужином, который еще дрыгал лапками. Я постояла, послушала, вытащила сухпай и воду из нашего челнока, принесла к костру. Августа не было, он пошел рубить ветки и листья, чтобы сидеть не на голой земле. Вскоре приволок такую охапку, что ее хватило бы на десятерых.
Как встарь, мы втроем сидели у огня. Над головой плыла большая луна, и кто-то там, на ее ровном лике, нес вахту, ругая нас последними словами и давая клятвы отомстить за товарищей, павших на перехватчике. А еще дальше открывался зев титанического тоннеля, единственной ниточки, связывавшей нас и «большую землю». Наверное, лорд Рассел уже поднял шум, уже застолбил Бету. А может, его уже убили. Ремесло принца — штука рискованная. А совсем-совсем далеко плыли Танира, Земля, Арканзас. На Арканзасе маленький мальчик верит, что когда-нибудь его папа вернется.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что не бывает таких случайностей? — спросил Павлов у Августа.
— Все это, — Август пожал плечами. — Дима, это скопление звезд близ Ядра словно задалось целью озадачить физиков. Не бывает так. Не бывает таких богатых тяжелыми элементами планет в центре Галактики. Тут, по идее, даже твердых планет не должно быть, я молчу про кислородную атмосферу и собственную жизнь, которой минимум исполнился миллиард лет на самой захудалой планетке. Ты сам видел: звезда у Дивайна молодая. И вот эта планета — она ровесница звезды. Так бывает?
— Раз оно есть, значит, бывает.
