— Половина, ха! Да все, кроме тебя. Другой вопрос, что меня в твоем классе интересовали лишь трое. Включая тебя. И всех троих я получил.
— Ну, если ты считаешь, что двухмесячный роман компенсировал тебе вложения… — Я пожала плечами.
— Почему же роман? Смотри дальше, Делла. Такие мальчики и девочки, как ты и твой брат Крис, — это моя ходячая реклама. Всякий раз я могу сказать: вот, смотрите, каких детей я воспитываю. Патриоты, герои, безупречно честные офицеры. Отечество может ими гордиться. Я умею взращивать лучших людей для страны. Мне ничего для них не жаль. Я трачу не только деньги, но и свое бесценное время. Я вникаю в каждую мелочь. Надо моей выпускнице Офелии Слоник собрать рекомендации для университета? Я сам, лично, обзваниваю нужных людей и говорю: Арканзас будет гордиться этой девочкой.
— Надеюсь, ты не ждешь, что я расчувствуюсь?
— С чего бы? Ты заслужила такое отношение. Все честно, Делла. Просто другие попечители вряд ли бы позаботились сделать то, чего достоин талантливый ребенок. У них свои дети есть. Или сделали бы, но объяснили, что тебя облагодетельствовали, ты теперь обязана им. А мне это не нужно. Мне нужно, чтобы в мире были известные люди, которые при случае уронят доброе слово в мой адрес — в присутствии важных особ. И главное, они сделают это совершенно искренне и добровольно. — Дик взял паузу, глядя на меня блестящими глазами. — Кстати, да, наш с тобой роман тоже неплохая компенсация. Сам по себе. Ты интересная женщина. Я с удовольствием вспоминаю те два месяца в твоем обществе.
Я не стала заострять внимание на сомнительном комплименте. Ответила улыбкой.
— Раз уж мы вернулись к арканзасским временам… Делла, что нового слышно о Крисе?
Это был удар ниже пояса. Я отдавала себе отчет в том, что Дик, имевший серьезные интересы на Арканзасе, знает или догадывается. Но стоило ли говорить о том?
— Ничего, — очень ровным тоном ответила я.
Дик сверлил меня взглядом.
— Одного не понимаю, — обронил он, — почему ты не искала его? Положим, у тебя был период, когда себя бы найти. Но потом? Ты работаешь у Маккинби, это прекрасная возможность. Но ты ею не пользуешься. Почему? У тебя так много братьев, что один оказался лишним?
Я посмотрела ему в глаза:
— Дик, ты ж не ищешь своего сына и внуков. Хотя статус у них такой же — пропали без вести, пусть и в гражданской версии.
Он чуть откинулся на спинку стула. Пальцы левой руки крутили вилку. Красивые у него руки — сухие, маленькие, цепкие.
— А ты, значит, не веришь, что я сам заказал убийство.
— Ни капельки.
— Правильно делаешь. Но никому не говори: я дорожу своей репутацией. Пусть меня боятся. А сына я ищу. У меня есть человек, которому я шесть лет плачу зарплату, и немаленькую. Просто за то, чтобы он проверял, не всплыла ли новая информация. Раз в неделю получаю рапорт. Все эти шесть лет. И не вижу ни одной причины бросить поиски.
— Дик, ты же понимаешь, что чудес не бывает.
— Бывают, и еще какие. Хотя меня устроила бы определенность. Не буду врать: сына я никогда не любил. Этот гаденыш с первого дня своей жизни только и делал, что пил мою кровь. Он больше ничего не умел. Я терпел его, потому что надеялся: вырастет и уйдет. Дам денег, и пусть проваливает, глаза б мои его не видели. Он не уходил и не уходил. А потом исчез. Вместе с сыновьями. Теперь я плачу деньги за то, чтобы мне его нашли. Десятки моих знакомых, имеющих отношение к розыску, знают: я заплачу за любые сведения о сыне. Даже твой Маккинби знает. Деньги ему не нужны, но он все равно скажет. В нем-то я ни капельки не сомневаюсь. Надеюсь, что и ты скажешь, если вдруг… Ты пойми: если выяснится, что этот мерзавец попросту удрал, бросив идиотку-жену и дуру-дочь, а мальчишек забрал и где-то с ними устроился, — скатертью дорожка. Пусть живет там, где живет. Если он в тюрьме — я пришлю ему адвоката, но тем и ограничусь. А вот если мне найдут его кости — я их похороню. На Земле. И я не понимаю: если я,
