— Нет, но может пойти. И сейчас холодно. Где фонарь?
— Он у тебя в сумке.
— Ах, да. Тише.
Мы оделись, Саймон надел плащ и начал его застегивать. Саймон всегда долго с этим возился, особенно если нервничал, но он жутко обижался, если кто-то пытался ему помочь, поэтому я просто сидел, щелкая выключателем фонарика, и смотрел, как мой брат вдевает язычки от застежек не в те дырки и в который раз начинает все сначала.
— Я не могу справиться с этими застежками, Мэтт.
— Ты хочешь, чтобы я застегнул?
— Нет, я сам. А мы правда увидим труп?
— Ага. Продень вон в ту дырку.
— Я сам знаю.
— Тс-с-с! Я знаю, я только хотел…
— Готово! — Он улыбался мне своей бесшабашной улыбкой во весь рот.
— Тогда пошли.
Я вижу свою руку, тянущуюся к ручке двери вагончика, но не узнаю ее. Я не вижу ту нить времени, которая превратила руки ребенка в мои, покрытые пятнами чернил и табака, с обкусанными до мяса ногтями.
Я открыл дверь и вышел в последние полчаса жизни Саймона. Мой брат следовал за мной, замирая от восторга.
— А куда мы идем? Где он?
— Недалеко, вон там.
— Кажется, дождь начинается.
— Надень капюшон.
Я включил фонарь, только когда мы прошли мимо вагончиков и оказались на узкой дорожке, ведущей к тому месту, где надо было стоять, когда наступала твоя очередь закрыть глаза и считать до ста.
Дождь припустил в полную силу.
Теперь Саймон уныло плелся за мной, оглядываясь через плечо.
— Мэтью, мы должны вернуться. Я устал. Ночью нельзя выходить из дома. Все спят. Давай вернемся.
— Ну что ты как маленький. Это за углом. Вот здесь. На, подержи.
Я всучил ему фонарь, и мы завернули за угол магазина, к клочку травы рядом с мусорными баками. Здесь было темнее.
Однако мне тоже стало страшно.
Наверное, потому что ночью все кажется страшнее, чем днем, а кроме того, я разозлился. Я злился из-за того, что я всегда за все отвечаю, а Саймону достается только любовь и внимание. Я упал и разбил коленку, но на меня все кричали, а еще эта девчонка с ее дурацкой куклой решила, что она тоже может на меня кричать.
Я злился на Саймона за то, что он не может держать фонарь ровно, за то, что он раскачивается с пятки на носок, причитая, что пора возвращаться, что он не хочет смотреть на труп. Я разгребал руками влажную почву там, где стоял деревянный крест, пока мои руки не наткнулись на что-то мягкое.
— Мне это не нравится, Мэтью. Я промок. Тут нет никакого трупа. Все, я возвращаюсь. Я иду домой.
— Подожди! Свети сюда и держи фонарь ровно.
Я отбросил комок грязи, потом еще один. Саймон рядом со мной смахивал с лица дождевые капли. Он просил меня остановиться, ему было страшно. Но я не слушал. Я протянул ему мокрую, грязную куклу. Ее руки хлопали по бокам. Я потешался над Саймоном, над его испугом: вот видишь, Саймон, это всего лишь глупая кукла. Смотри! Она хочет поиграть с тобой.
Он пятился назад, обхватив себя руками, как он делал, когда впадал в панику, когда никакие слова не
