Герр Майнкопф, закончив диктовать, повернулся и, посмотрев на озабоченное лицо герра Вантерберга, спросил, что случилось. Тот молча протянул ему лист бумаги и что-то прошептал на ухо.
Герр Майнкопф взглянул на бумагу и, изменившись в лице, тихо чертыхнулся. Мария удивленно посмотрела на него.
Герр Майнкопф постоял, расстроено разглядывая лист, а потом, медленно повернувшись к отцу Кириллу, сказал:
– Герр Филаретов, позвольте подарить вам ваш портрет работы неизвестного художника…
Отец Кирилл непонимающе поднял на него глаза.
Герр Майнкопф держал перед собой лист, на котором с мельчайшими подробностями было запечатлено лицо отца Кирилла в обрамлении его темных вьющихся волос, с тщательно выписанными линиями его тонкого носа, бородкой – волосинка к волосинке, не говоря уже о бликах на его темных очках.
– Ну надо же! – по-русски вырвалось у Марии. – Отец Кирилл, посмотрите, какой замечательный портрет! – и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой, и, решив замять свою оплошность, быстро обратилась на немецком языке к герру Майнкопфу: – Откуда он у вас?
За него ответил герр Вантерберг:
– Пресса есть пресса! Раз мы запретили снимать нашего автора, одна из газет придумала послать на пресс-конференцию не фотографа, а художника… Как видите, этот портрет не хуже фотоснимка. Они даже не подумали, какие неприятности они могут на нас навлечь!
– Они ни о чем не подумали, даже о собственных неприятностях, ведь в нашей аккредитационной карте было четко оговорено запрещение «всех изображений»! – добавил разозлившийся герр Майнкопф. – Хорошо, что наш бдительный герр Вантерберг оказался на посту!
– А я его еще во время презентации заметил, – возбужденно принялся объяснять герр Вантерберг, – меня смутили размеры его «блокнота», что-то они были слишком велики… И сидел он как-то особняком. А как только все закончилось, этот умник поспешил удалиться, даже не взяв ни книги, ни автографа. Короче говоря, я вышел вслед за ним в салон магазина и, нагнав уже почти у выхода, где он пытался спрятать альбом в портфель, попросил зайти в комнату охраны. А там уже потребовал предъявить мне его записи… Так он еще начал довольно громко возмущаться, что я не имею права…
– Где он сейчас и из какой он газеты? – прервал его герр Майнкопф.
– В комнате охраны, герр Майнкопф. А газета всем известная – «Секретный курьер», – ответил герр Вантерберг.
– Так, понятно… Интересно, это сам Артур Кауфман придумал или ему кто-то подсказал? – задумчиво произнес герр Майнкопф. – Герр Вантерберг, вызовите-ка нашего юриста. Это фотопленку можно отобрать, а память и воображение у художника не отнимешь, разве что только промыв ему мозги. Мда… он может повторить рисунок по памяти… Нужно это в корне пресечь! Извините, герр Филаретов, за случившееся, мы обязательно примем все меры, чтобы не допустить в прессе публикации вашего портрета.
Отец Кирилл, все это время с интересом разглядывающий рисунок со своим лицом, посмотрел на герра Майнкопфа и сказал, поднимаясь из-за стола:
– А знаете, господа, это мой первый в жизни рисованный портрет, и он мне очень нравится… Я бы хотел поговорить с этим художником, вы не возражаете?
Издатель удивленно посмотрел на него:
– Ну зачем же вам, герр Филаретов, беспокоиться, наши юристы с ним разберутся сами!
– Нет, нет, я настаиваю, – мягко возразил отец Кирилл. – Я хочу выразить ему благодарность.
– Благодарность?! – возмущенно воскликнул герр Майнкопф. – Да я бы ему сейчас вместе с его главным редактором такую благодарность выразил!..
– Ну, ну, не волнуйтесь так, – успокаивающим голосом произнес отец Кирилл. – В конце концов, они лишь стали заложниками своего любопытства. Любопытство, конечно, грех, но ведь не преступление… Зачем же так строго судить их? Мы тоже, наверняка, не без греха… Давайте, лучше, познакомимся с художником.
– Ну хорошо, я сейчас попрошу, чтобы его привели сюда, – нехотя сдался герр Майнкопф.
– Ну зачем же так унижать человека! – укоризненно посмотрев на него, снова возразил отец Кирилл. – Нужно уметь прощать людей… Мы и сами прекрасно можем к нему сходить.
– Гм, вам бы пастором быть, герр Филаретов!.. – крякнул герр Майнкопф, и в несогласии покачав головой, распахнул дверь, приглашая отца Кирилла следовать к месту «временного заключения» художника.
Отец Кирилл, выходя, бросил на Марию быстрый взгляд, и она, поспешив прикрыть рукой невольную улыбку, последовала за ним, решив, что им может пригодиться ее помощь переводчицы.
Войдя в комнату охраны, они увидели высокого худощавого мужчину, громко выкрикивающего что-то протестующим голосом охраннику, флегматично сидящему за столом.
Услышав стук двери, мужчина раздраженно повернулся, но, наткнувшись взглядом на автора книги, портрет которого он нелегально нарисовал, как-то сразу сник и даже отступил назад в некотором смущении.
Глаза герра Майнкопфа, что называется, метали молнии. Усевшись на стул верхом, он возмущенно воззрился на художника. Мария пристроилась рядом на соседнем стуле.
Отец Кирилл, внимательно посмотрел на художника, а затем подошел и протянул ему руку.
Тот недоверчиво попятился, потом медленно, словно ожидая подвоха, протянул ему свою.
Энергично пожав его руку, отец Кирилл сказал:
– Герр художник, простите, не знаю вашего имени…
– Карл Бехер, – буркнул тот.
– Герр Бехер, я хочу выразить восхищение вашим замечательным портретом, который вы сегодня с меня написали. Однако вы с ним попали, как бы это выразиться помягче, в некоторый просак…
– Думаю, он это уже понял, – проворчал герр Майнкопф, окатив художника презрительным взглядом. – И даром ему это не пройдет!
Не обращая внимания на сердитую реплику издателя, отец Кирилл продолжил:
– Я имею в виду не то, что вы его написали, нарушив договоренность, хотя это с вашей стороны, дорогой герр Бехер, не очень красиво, а то, что риск и все ваши усилия оказались напрасными. Позвольте, я вам объясню, присаживайтесь…
Почти насильно усадив недоумевающего художника на стул и сам сев рядом, отец Кирилл доверительно к нему наклонился:
– Дело в том, что вы поспешили! И если бы ваша газета завтра опубликовала этот портрет, она, вслед за вами, попала бы в очень неловкое положение… И не только потому, что уважаемый герр Майнкопф обязательно привлек бы вашу газету к ответственности за нарушение договоренности. Есть и еще одна причина… Вам бы следовало догадаться, что за издательским запретом изображений автора могут оказаться свои резоны… Но вы этого не учли, верно?
Художник молча пожал плечами, не понимая, к чему тот клонит.
– А резоны таковы, что Игнат Филаретов… – сделав паузу, отец Кирилл слегка понизил голос, – это не я…
Изумленный художник остолбенел, вытаращив на него глаза.
Следом за ним и герр Майнкопф озадаченно переглянулся с Марией.
– Да, да. У меня совсем другое имя… Но не это важно, а то, что Игнат Филаретов это только псевдоним настоящего автора. Так что, я бы даже выразился, что Игнат Филаретов вовсе не реальный мужчина. Но это мы хотели бы сделать нашим следующим рекламным ходом, и сейчас об этом никто не должен был знать… – помолчав, отец Кирилл добавил: – Однако мне так понравился сделанный вами портрет, что мне не хочется, чтобы вас, несомненно талантливого художника, руководство газеты потом обвинило, что вы их подвели, подсунув им не того человека… Поэтому я и выдаю вам наш секрет. Но вы должны помнить, что это конфиденциальная информация…
Художник, еще не оправившийся от изумления, озабоченно посмотрел на него, а потом робко поинтересовался:
– А кто же тогда настоящий автор?
Отец Кирилл молча повернулся к Марии и посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом.
Художник вслед за ним перевел на нее глаза, и, вдруг, осененный догадкой, просиял:
– Ах, вот оно что! Теперь понятно, почему вы не хотели вдаваться в подробности и развели такую секретность… – и, посмотрев на герра Майнкопфа, сидящего с невозмутимым лицом, восхищенно добавил: – Ну вы и хитрецы! А зачем вам это надо?
– А вот это, уважаемый герр, вам пока знать ни к чему! – категорично отрезал герр Майнкопф, включаясь в игру. – Мы и так вам сообщили больше, чем нужно.
Отец Кирилл покивал, соглашаясь, а потом озабоченно обратился к художнику:
– Но вы, надеюсь, сохраните наш маленький секрет в тайне? А мы потом, когда придет время, позволим сделать вам портрет автора… к эксклюзивному интервью.
Художник встал, серьезно оглядел присутствующих, и, остановив взгляд на Марии, твердо пообещал:
– Я вас не выдам, фройляйн Мария! Вас ведь так зовут?
Мария, которая едва сдерживалась, чтобы не прыснуть, только кивнула в ответ и опустила глаза.
– Мы вам верим… – сказал отец Кирилл. – Тогда, до будущей встречи! И позвольте мне оставить портрет на память – я повешу его у себя дома, – отец Кирилл отвел в сторону руку с рисунком, любуясь им.
– Да, да, конечно, – польщенный художник приосанился, улыбаясь. – Я могу вам даже оставить автограф.
– О, если можно, я буду очень рад, – с серьезным лицом сказал отец Кирилл, протягивая ему лист с портретом.
Художник достал ручку.
– Кому написать? – спросил он, нацелившись в верхний угол листа.
– Напишите, пожалуйста: «Дорогому другу», мне это будет очень приятно, – попросил его отец Кирилл.
Художник выполнил его просьбу и, добавив слова пожелания счастья, гордо поставил размашистую подпись.
Герр Майнкопф громко фыркнул.
– Ну и наглец! – прошептал он Марии на ухо, а, потом, не выдержав, расхохотался.
Покосившись на него, художник вернул отцу Кириллу подписанный лист, и, благосклонно выслушав слова благодарности, решил, что инцидент исчерпан. Поэтому, подойдя к охраннику, он с вызывающим видом забрал свой портфель, лежащий у того на столе, и слегка поклонившись в сторону отца Кирилла, герра Майнкопфа и Марии, поспешил покинуть их общество. Задерживать его никто не стал.
