– Фройляйн Мария, даже не думайте об этом! – возмутился герр Майнкопф. – Мы провели сегодня чудесный день и чудесный вечер. Думаю, что выражу общее мнение, сказав, что мы вас очень полюбили за время нашего общения, и нас больше волнует ваше самочувствие, чем возможность беззаботно потанцевать лишний час. Так что отправляйтесь отдыхать, а завтра мы вас ждем в издательстве, свежую и жизнерадостную, как всегда. И за нас не беспокойтесь, мы сейчас еще вернемся к столу и выпьем за ваше здоровье, да, друзья?
Окружающие заулыбались и закивали.
Попрощавшись со всеми, Мария и отец Кирилл вышли на улицу, где у уже распахнутой дверцы машины стоял на вытяжку водитель герра Майнкопфа.
Сев в машину, Мария назвала ему адрес и, устало откинувшись на спинку сидения, закрыла глаза, под которыми тут же залегли тени.
Сидевший рядом с Марией отец Кирилл, посмотрел на нее, собираясь что-то сказать, но, увидев ее состояние, промолчал.
Так и провели они в молчании всю дорогу до самого дома Марии. Отцу Кириллу даже показалось, что Мария по пути задремала. Но когда машина въехала в подземный гараж, Мария тут же открыла глаза и указала водителю место парковки.
Выйдя из машины, Мария, забрав у водителя ключи, поблагодарила его, а потом молча повернулась и пошла к лифту.
Отец Кирилл последовал за ней и снова взял ее под руку.
Она попыталась отстраниться и, перейдя на русский язык, сказала:
– Спасибо, отец Кирилл, не нужно больше меня поддерживать, мне уже лучше.
– Не глупи, – тихо попросил он, – ты вся зеленая.
В лифте Мария молча стояла рядом с отцом Кириллом, чувствуя его пальцы на своем локте, и не отводила взгляда от панели, на которой зажигались огоньки на цифрах этажей по мере того, как они поднимались.
«Все напрасно, все напрасно, все напрасно», – билась мысль в ее голове в такт зажигавшимся огонькам, и глухая, черная безнадежность наваливалась на нее, заставляя согнуться ее плечи и сжимая сердце в невыразимой тоске.
Поднявшись на ее этаж, они вышли.
Мария молча открыла дверь и, войдя в холл, зажгла свет. Не снимая плаща, она прошла в гостиную и села на диван.
Отец Кирилл постоял у порога, а потом, прикрыв входную дверь, тихо последовал за ней.
Мария сидела на диване в гостиной, положив сцепленные руки на колени, и, ссутулившись, раскачивалась взад-вперед.
– Мария… – тихо позвал ее отец Кирилл.
Она подняла на него глаза.
– Как ты, тебе лучше?… – спросил он.
Мария, вздохнув, прикрыла руками лицо и, потерев пальцами лоб, устало поинтересовалась:
– Вы зачем сюда приехали, отец Кирилл?
– Куда сюда? – переспросил он.
– Сейчас, сюда, в эту квартиру…
– Чтобы убедиться, что ты благополучно добралась, – ответил он и, подойдя к дивану, сел рядом с ней.
– Я добралась благополучно, – сказала она каким-то неживым голосом и подняла на него глаза, полные такой боли, что у него даже перехватило дыхание.
Замерев, он несколько долгих секунд смотрел ей в глаза, а потом, решившись, тихо промолвил:
– Я к тебе приехал, Машенька… Я в Германию ехал к тебе…
Марии показалось, что у нее остановилось сердце.
– Ко мне?… – повторила она, и слезы снова неудержимо потекли по ее лицу.
«Господи! Что же я все плачу и плачу?!» – рассердилась она на себя, но никак не могла остановиться.
Отец Кирилл обнял ее и прижал к себе.
– Если вы ко мне ехали, то зачем же тогда было спрашивать, не собираюсь ли я замуж за герра Майнкопфа? – спросила она обиженно.
– Ну… Прошло ведь столько времени. У тебя ведь могли появиться новые… пристрастия… – ответил он. – Мне нужно было убедиться… Быть уверенным… – он в нерешительности замолчал.
– А откуда вы узнали, что я буду здесь? Борис сказал? – спросила Мария, утыкаясь носом ему в грудь и вдыхая знакомый запах, который она помнила все эти долгие месяцы.
Отец Кирилл, успокаивающе поглаживая ее по голове, помолчал, раздумывая, рассказывать ли ей сейчас о подозрениях, которые у него возникли сразу же, как только Борис приехал к нему с неожиданным предложением об издании в Германии, ведь идею перевода его книги впервые высказала именно Мария. Да и куча заграничных подарков, которые Борис тогда привез, тоже сразу же напомнила Марию с ее подходом баловать детей в детстве. А потом была еще масса других моментов: схожесть псевдонимов, переводческая работа Марии с ее частыми зарубежными командировками, таинственность Бориса, когда он, конспирируясь, закрывал дверь, прежде чем позвонить, чего раньше никогда при нем не делал… В довершении ко всему, отец Кирилл получил банальное подтверждение, увидев высветившийся номер телефона Марии на АОНе Бориса…
– Нет, Боря молчал, как партизан, просто конспираторы из вас неважные… – наконец, ответил отец Кирилл, улыбнувшись.
– Я этого и боялась… – прошептала Мария и прижалась щекой к его груди, обнимая его и стараясь запомнить эти мгновения навсегда.
Отец Кирилл вздрогнул от ее ласки и, помолчав, спросил ее странно севшим голосом:
– Ты помнишь, о чем ты меня тогда просила?
Она, боясь ошибиться, но, уже замирая от ошеломляющего предчувствия, спросила его:
– О чем?
– Ты просила поцеловать тебя…
– Я просила не только об этом… – выдохнула она, и услышала, как его сердце в ответ на ее слова пропустило удар, а потом забилось в груди с удвоенной силой.
– Я помню, – тихо сказал он, – но все должно быть по порядку…
Он поднял ее лицо, трепетно прикоснувшись теплыми пальцами к подбородку Марии, и склонился к ее губам. И тогда сила, дремавшая в ней и лишь однажды заявившая о себе, вдруг взметнулась по ее телу раскручивающейся тугой спиралью, заставив затрепетать ее, словно вся она состояла из вибрирующих и звенящих струн. Мария слегка отстранилась от отца Кирилла и, вглядываясь в его глаза, полыхавшие темным огнем, прочла в них не только любовь и нежность, но и неутолимое желание, снедавшее и ее, и его все эти долгие месяцы разлуки.
– Возьми меня! – простонала она, и последнее, что ей запомнилось, было стремительно приближающееся отражение ее лица в глазах отца Кирилла.
Проснувшись от какого-то звука, Мария открыла глаза. В комнате было тихо. За окном серели предрассветные сумерки. Большой немецкий город еще спал.
Лежа в этой тишине, Мария расслабленно устремила взгляд перед собой, наблюдая, как постепенно светлеют тени по углам. На душе у нее царил полный покой.
Она медленно отвела руку в сторону, стремясь убедиться, что это все не сон и отец Кирилл, действительно, с ней рядом. Но ее рука беспрепятственно скользнула по простыне.
Мария потрясенно вскочила.
– О Боже! – она обхватила руками голову, отозвавшуюся резкой болью.
«Неужели опять все повторяется? Неужели он опять ушел?!..»
Накинув халат, она рывком распахнула дверь и замерла на пороге, с облегчением привалившись к косяку – отец Кирилл сидел за столом и что-то писал.
Из одежды на нем было только большое махровое полотенце, обернутое вокруг тела на манер саронга. Мокрые после душа волосы, разметавшись по его широким обнаженным плечам, переливались влажным блеском в мягком свете настольной лампы.
Заслышав шум, он повернул голову и, окинув теплым взглядом стоящую в дверях Марию, улыбнулся:
– Ты что так рано вскочила?
Подойдя к нему, Мария обняла его за плечи, и, склонившись над ним, спросила:
– Ты начал писать новый роман? – и пораженно замерла, увидев написанное им.
Это было прошение о браке…
Отец Кирилл откинул голову и, взглянув Марии в глаза, быстро наполняющиеся слезами, поднялся и крепко обнял ее.
– А если нам не… – прозвучал в тишине ее недосказанный вопрос.
– Господь милостив… – ответил он, и привлек ее голову к себе на грудь, нежно поглаживая волосы Марии.
Так и стояли они, прижавшись друг к другу, словно пытаясь отгородиться от всего мира и защитить свою любовь кольцом сплетенных в объятии рук.
«…И прилепится к жене своей, и будут два одною плотью…» – пронеслись в голове Марии строки из Евангелия, недавно читанного ею, и сердце ее наполнилось надеждой.
Примечания
1
Чоловик (
2
Батог (
3
Глечик (
