дальше, не пытаясь скрыть свои истинные чувства, — на секунду мне показалось, что все беды и тяготы свалились с моих плеч. Я цеплялась за Кэла, пока он мягко не отстранился, убирая растрепавшиеся локоны мне за уши.
— Ну-ну, не может все быть так плохо. Давай выберемся из этой затхлой комнатушки наружу, и ты мне расскажешь, в чем дело.
— Хотела бы я, чтобы хоть что-то было хорошо, — вздохнула я. — Очень хотела бы.
— Идем. — Он легонько ткнул меня в плечо. — До вечера еще далеко, а тут столько мест, которые можно исследовать. Устроим вылазку на часок-другой, и обещаю, ты забудешь обо всем, что тебя грызет.
Даже после прогулки с Дином я была рада занять себя чем угодно, лишь бы не размышлять об отце и брате и о том, что будет с нашей семьей. Я взяла свою накидку, Кэл пальто, и мы вышли через кухню, но вместо того, чтобы повернуть к саду, он выбрал усаженную кустами самшита дорожку, огибавшую западное крыло особняка. Когда-то здесь был настоящий лабиринт, но теперь большая часть живой изгороди засохла, оставив только призрачные следы петлявших стен. За лабиринтом простиралась обширная лужайка, спускавшаяся к пруду, да торчали за железной оградой покосившиеся каменные плиты.
— Это кладбище, о котором я тебе говорил, — объяснил Кэл. — Здоровское. Хочешь посмотреть?
— Наверное, — ответила я. Вообще я не разделяла энтузиазма Кэла по поводу кладбищ. Хотя от мертвых неприятностей ждать не приходится. С живыми куда сложнее.
— Железные шесты из земли нигде не торчат, — предупредил Кэл. — От гулей защиты никакой. И от этих, ну… ходячих.
Я закатила глаза:
— Кэл, некровирус не может оживлять трупы. Это легенда.
— Почем тебе знать? — Его передернуло. — За последнюю неделю я повидал много такого, что в городе считают легендой.
Мы пересекли лужайку, молчаливо придя к решению все-таки заглянуть на кладбище.
— Знаешь, как Конрад говорил, когда что-то шло не так? — спросила я. — Когда я сердилась или грустила из-за чего-то, он разбирался во всем, раскладывал все по полочкам и потом объявлял: «Ну вот, теперь звезды в небе встали на свои места».
— Хорошо бы и сейчас так, — сказал Кэл, останавливаясь у кладбищенской ограды.
— Хорошо бы.
Но сейчас все было совсем по-другому. Я нетерпеливо тронула Кэла за локоть, почувствовав вдруг, что сыта по горло бесцельным ничегонеделанием. Конрад, я знала, не покорился бы судьбе, не стал бы плыть по течению. Он овладел бы своим Даром и сражался бы. Самое меньшее, что я могла сделать как его сестра, — это поднять оброненный им меч.
— Идем, — сказала я. — Навестим дорогих покойников.
Ворота со стоном отворились от толчка, и мои ноги утонули в мягких грудах сгнившей палой листвы, которая, осень за осенью, оставалась нетронутой.
Я обмахнула заросшую могильную плиту, ближайшую к нам. Ветер и дождь практически уничтожили надпись, вырезанную на белом, как кость, известняке. Я смогла различить только даты рождения и смерти: 1914–1932.
— Ненамного старше нас, — заметила я. Умер ли этот неведомый Грейсон от естественных причин, или что-то зубастое выпрыгнуло на него из тумана? Судя по запискам отца, средняя продолжительность жизни в нашей семье вообще была невелика.
Кэл со скрипом отодвинул дверь единственного склепа, покосившегося на сторону, словно земля под ним была палубой корабля, и заглянул в открывшуюся щель.
— Кэл, не надо, — одернула его я. — Это нехорошо.
— Но здесь же открыто, — возразил он, засовывая внутрь голову и не обращая внимания на мой порицающий взгляд. — Ой, да ладно тебе, Аойфе. Тут никаких сосновых гробов, только эти… как их… греческое такое название.
