Бернс показал на громадную алюминиевую емкость:
— Он забрался на самый верх.
Да. Ребус видел все совершенно четко — металлическую лестницу, которая вела наверх, мостки, опоясывающие емкость приблизительно через каждые тридцать футов.
— А когда забрался — прыгнул. Его видели многие рабочие, и все показывали одно и то же. Он поднимался медленно, а когда подниматься было уже некуда, он бросился вниз, выставив вперед руки. Один из рабочих сказал, что нырок был получше, чем на Олимпийских играх.
— Так красиво, да?
На емкость смотрели не одни полицейские. Некоторые из рабочих тоже поднимали голову, воображая себе траекторию полета Ангуса Гибсона. Он ударился об асфальт и сложился гармошкой. На земле, в месте, где он упал, осталось углубление, словно оттуда вынули булыжник.
— Отец пытался его догнать, — сказал Бернс. — Но не успел. В его-то возрасте. Удивительно, как у него только сердце выдержало. Пришлось его спускать с третьего круга.
Ребус отсчитал третьи мостки.
— Сущий Данте, да? — сказал он, подмигнув Бернсу.
— Старик говорит, это был несчастный случай.
— Конечно несчастный. Но на самом деле это не так.
— У меня десяток свидетелей, которые говорят, что он прыгнул.
— Десяток свидетелей, которые изменят показания, если их работа окажется под угрозой, — уточнил Ребус.
— Тоже верно.
Ребус глубоко вздохнул. Ему всегда нравился запах хмеля, но он знал, что с этого дня хмель будет пахнуть для него иначе. Запах соединится с этой минутой, которая будет прокручиваться снова и снова.
— Бог дал, Бог взял, — сказал Бернс. — Кстати, что с вашей ногой?
— Ноготь врос, — сказал Ребус. — Бог дал, а врач удалил.
Бернс покачал головой, услышав это мелкое богохульство, и тут в здании у них за спиной открылось окно.
— Ты! — закричал Бродерик Гибсон. — Это ты его убил! Ты! — Его скрюченный палец, который он, кажется, был не в силах распрямить, указывал преимущественно на Ребуса. Глаза были похожи на влажное стекло, дышал он с трудом. Кто-то осторожно попытался увести его в глубину кабинета, чьи-то руки были видны на его плечах. — Возмездие грядет! — крикнул он Ребусу. — Помяни мои слова: непременно грядет!
Старика наконец увели, окно закрылось. Рабочие поглядывали на двух полицейских.
— Он, видать, из таких, как ты, — сказал Ребус, направляясь к своей машине.
Значит, вот как оно легло. Ангус Гибсон застрелил Тэма Робертсона, а теперь и сам был мертв. Конец истории. Ребусу на ум приходил лишь один человек не из семьи Гибсона, кого очень опечалит эта смерть: Большой Джер Кафферти. Кафферти защищал Черного Ангуса, может быть, даже шантажировал его, все это время дожидаясь, когда молодой человек возглавит пивоварню.
Теперь, когда Ангус был мертв, вся конструкция рухнула. И слава богу.
Но Кафферти ничего не мог с этим поделать, никого не мог наказать.
Дома Ребуса ждал Майкл с новостями:
— С тобой доктор хочет поговорить.
— Какой еще доктор? Я в последнее время столько докторов повидал…
— Доктор Пейшенс Эйткен. Она, похоже, думает, что ты ее избегаешь. Похоже, твоя уловка действует.
— Никакая это не уловка. У меня дел невпроворот.
— И если ты их сейчас же не закончишь, никакого «после» уже не будет. — Майкл улыбнулся. — Кстати, голос у нее приятный.
— Она и сама миленькая. Это я говно.
