Вандерхайд кивнул, и они, дождавшись зеленого светофора, перешли на более спокойную сторону улицы. Здесь стояли скамьи спинками к саду. Каждая была посвящена чьей-то памяти. Вандерхайд попросил Ребуса прочесть табличку на их скамье.
— Нет. — Вандерхайд покачал головой. — Никого из них не знаю.
— Мистер Вандерхайд, — сказал Ребус, — я начинаю подозревать, что вы попросили привезти вас сюда по единственной причине — хотели прогуляться. — (Вандерхайд улыбнулся, но промолчал.) — Так когда вы в тот вечер приехали в бар?
— Ровно в семь. Так мы договорились. Ангус, конечно, был в своем репертуаре: он опоздал. Думаю, он появился в половине восьмого. К этому времени я сидел в углу с виски и содовой. Кажется, я взял «Джей энд Би». — Этот маленький подвиг памяти, казалось, доставил ему удовольствие.
— Вы кого-нибудь узнали в баре?
— Слышите? Волынка, — сказал Вандерхайд.
Ребус слышал, хотя волынщика не видел.
— Играют для туристов, — отозвался он. — Летом зарабатывают хорошие деньги.
— Неважно играет. Наверняка одет в килт, а тартан неправильный.
— Так был в баре кто-нибудь из знакомых? — не отставал Ребус.
— Дайте подумать…
— При всем уважении, сэр, думать вам незачем. Вы либо знаете, либо нет.
— Так вот, я думаю, там был Том Хендри, он остановился у нашего столика поздороваться. Тогда он работал в газете.
Да, Ребус видел это имя в списке.
— Были еще… Я их не знаю, и они помалкивали. Но я помню запах лимона. Очень сильный. Я подумал, может, это духи, но, когда сказал об этом Ангусу, он рассмеялся и ответил, что пахнет не от женщины. Больше он ничего не сказал, но у меня создалось впечатление, что мои слова его очень насмешили. Не уверен, что все это имеет отношение к делу.
— Я тоже.
В животе у Ребуса заурчало. У них за спиной неожиданно грохнул взрыв. Вандерхайд вынул из жилетного кармана часы, открыл стекло и провел пальцами по циферблату.
— Ровно час, — сказал он. — Как я и говорил, инспектор, даже в нашем быстро меняющемся городе есть вещи непреходящие.
Ребус кивнул.
— Осадки, например? — ухмыльнулся он. Начинало моросить, утреннее солнце исчезло, словно фокусник спрятал его в шляпу. — Что-нибудь еще?
— Мы с Ангусом разговаривали. Я пытался убедить его сойти с опасной тропы, на которую он встал. Сказал, что он подрывает свое здоровье и семейное благосостояние. Второй аргумент оказался более действенным.
— Значит, тогда-то он и простился навек с прежней беспутной жизнью?
— Я не стал бы преувеличивать. Нравы эдинбургского истеблишмента никогда не отличались безупречностью. Когда мы прощались, он спешил на свидание с какой-то женщиной. — Вандерхайд погрузился в размышления. — Но скажу без ложной скромности, что мои слова произвели на него впечатление. — Он кивнул сам себе. — Тем вечером я обедал в «Орлином гнезде» один.
— Я там бывал, — сказал Ребус. В животе у него снова заурчало. — Как насчет бургера?
Он отвез Вандерхайда домой, а сам вернулся на Сент-Леонардс. Встреча с Вандерхайдом ничего не дала. Шивон, увидев его, вскочила из-за стола. Она, по-видимому, была довольна собой.
— Насколько я понимаю, жена мясника оказалась разговорчивой, — сказал Ребус, садясь на стул.
На его столе лежала еще одна записка, сообщавшая о звонке Джека Мортона. На сей раз с номером, по которому Ребус мог позвонить.
— Настоящая сплетница, сэр. Я насилу от нее вырвалась.
— И что же?
