— Черт его знает.
— Скорее всего, не думали
— Ты всегда думал, — сказал Билл. — Наверное, увидел в том какой-то символ.
— Я был вдрызг пьяный.
Билл широко улыбнулся. Пфефферкорн очень любил и всегда ждал эту улыбку. Сейчас в ней таилось отчаяние, но все равно он вновь почувствовал себя пупом земли. Не желая, чтобы она угасла, он задал новый вопрос:
— Что еще ты помнишь?
— Арт…
— Говори.
— Все помню.
— Правда?
— Конечно.
— Тогда рассказывай. Рассказывай все.
Шли вдоль берега. Рычал и плескался прибой. Колокол отбил десять ударов. Шли дальше. Плотный холодный песок сиял, словно танцпол. Колокол прозвонил одиннадцать раз. Память вела археологические раскопки, воссоздавая разрушенный облик прошлого. Песчаная коса уперлась в утес, нависший над океаном. Волны шарахались о камни, оставляя витые пенистые следы, похожие на лассо. Пфефферкорн и Билл привалились к источенной водой скале.
— Берлин, — сказал Пфефферкорн. — В два часа ночи ты вышел из комнаты.
— Раз ты говоришь…
— Хорош придуриваться.
— Ну помню, помню.
— Куда ты ходил?
— Встречался с девушкой, куда еще.
— Что за девушка?
— Мы познакомились в парижском поезде.
— Не помню никакой девушки.
— Ты дрых. Мы столкнулись у туалета. Поболтали и условились завтрашней ночью встретиться в парке возле дома ее тетки.
— Ничего не сказал, просто взял и смылся.
— Кончай, Арт. Что я должен был сказать?
— Боялся, что я разболтаю Карлотте?
— Мысль мелькнула.
— Неужели ты думал, я тебя продам?
— Говорю,
— Пусть я завидовал, но я же не сволочь.
— Я знал про твои чувства к ней.
— И что?
— Подумал, ты кинешься ее защищать.
— А как насчет моих чувств к тебе? — спросил Пфефферкорн.
Помолчали.
— Ты меня любил, — сказал Билл.
— То-то и оно, пропади ты пропадом, — сказал Пфефферкорн.
Помолчали.
— Прости. Надо было сказать.
— Да уж.
— Извини. Пожалуйста.
— Ладно, проехали, — сказал Пфефферкорн. — Карлотте признался?
