свою оторванную голову…
Пфефферкорн открыл титульный лист и прочел:
Неужели он так написал? Наверное, Билл удивился подобной мелочности, однако, помнится, ничего не сказал, лишь поблагодарил. Какая чепуха. По крайней мере в тиражах Билл недосягаем. Уже тогда это было ясно.
Покачав головой, Пфефферкорн наугад раскрыл книгу. И обомлел. Страница пестрела пометками: каждое предложение помечено звездочкой, либо подчеркнуто, либо обведено или взято в скобки, а иногда всё вместе. Поля густо исписаны многословными комментариями. Анализ стиля, истолкование аллюзий, разбор структуры эпизодов. Пфефферкорн пролистал страницы и оторопел: вся книга подверглась тщательной проработке. Финальный абзац заканчивался на середине страницы, и под заключительными словами Билл написал:
Пфефферкорн открыл страницу с оглавлением — слава богу, чистую, — а потом ту, где он выражал признательность агенту, редактору, жене и всяким друзьям, помогшим сведениями и советом. Билла он не поблагодарил.
Ошеломленный, Пфефферкорн вновь открыл титульную страницу с надписью, желая уничтожить свой позор. Но рука не поднялась. Он вернул книгу на полку.
Пфефферкорн задумался. Вспомнил свои отвергнутые романы. Неудавшийся брак. Доброго, славного, скромного Билла, который был к нему щедр, восхищался им, изучал и любил его и кому он отвечал взаимностью. Представил, как друг сидит в этой конуре и печатает свою ежедневную норму в две с половиной тысячи слов. Как он мечтает хоть об одной своей стоящей книге. Билл, которого терзает своя зависть, свое раскаяние. В роще запели птицы. Пфефферкорн посмотрел на тоненькую стопку из семидесяти оставшихся страниц и уже прочитанные листы, высившиеся небрежной грудой. Билл не позволил бы себе такой неаккуратности. Подумал о Карлотте, которая перед ним распахнулась, будто в наказание и награду. Подумал о дочери, чью свадьбу он не мог оплатить. Подумал о своих студентах, обреченных на неуспех. Они бездарны, а таланту не научишься. Подумал о жизни, подумал о смерти. Решил: он достоин большего.
19
Пфефферкорн ждал автобуса, доставлявшего к терминалу. Чтобы рукопись влезла в сумку, пришлось избавиться от части ручной клади: две пары трусов и носков и одну рубашку он торопливо затолкал в урну общественного туалета, которым, видимо, после уборки еще не пользовались: на раковине лежало нераспакованное мыло в вощеной бумаге с ленточкой.
Затем дождался, когда распечатают его посадочный талон.
Помаялся в строю ожидавших отмашки к проходу через рамку металлоискателя.
Плюхнулся в жесткое пластиковое кресло, дожидаясь приглашения на посадку.
Когда, наконец, взлетели, он покосился на задремавшего соседа и, расстегнув сумку, достал непрочитанные страницы.
Финальные сцены полнились действием. Пфефферкорн глотал строчку за строчкой, напряжение его
