бодрствование. Все кругом спали, и не было слышно ничего, за исключением обычного звучания ночи: стрёкот кузнечиков, шелест листьев, да редкое уханье совы. Тот же ветер, который игрался с листвой, разогнал и облака; теперь поляну освещала луна, уже три ночи как шедшая на убыль, и характерно мерцавшие звёзды.
Я провела рукой по вспотевшему лбу. Понимание того, что всё столь явно пережитое - всего лишь сон, медленно, по капле проникало в сознание. Сердце по-прежнему бешено колотилось, словно пыталось пробить дыру в груди; дыхание оставалось частым и неровным. Я поднялась на дрожащие ноги и, сойдя с расстеленного на траве одеяла, тихонько сделала несколько шагов.
Вчера я сама настояла на том, чтобы лечь спать снаружи, не сгоняя никого из обитателей хижин с привычного места. Дело было не в остром приступе скромности; мне действительно хотелось, засыпая, видеть небо над головой. Как теперь выяснялось, решение было принято верно: очнись я сейчас в четырёх стенах крохотной клетушки, наверняка перебудила бы всех соседей, да и сама чувствовала бы себя ещё хуже. Свежий ночной воздух и лесной простор медленно, но верно успокаивали.
Я решила немного походить, чтобы привести в норму как разбушевавшееся тело, так и мысли, а заодно поискать воду. Не могло такого быть, чтобы, выбирая место для лагеря, разбойники не позаботились о близком источнике. С какой именно стороны он мог находиться, я не знала, поэтому пошла наугад: в худшем случае ничего не найду и поверну обратно.
Давненько мне не снились кошмары, думала я, перебираясь через поваленный ствол. Сам по себе неприятный сон - это, конечно, ерунда, но в прошлый раз подобное длилось около двух лет. После того случая я просыпалась от кошмаров каждую вторую ночь, и снилось всякий раз одно и то же. Мясистое мужское тело, навалившееся на меня всей своей тяжестью, небритый подбородок, резкий запах пота. Дрожащая от нетерпения рука, разрывающая моё платье. Потом успокоительно холодная сталь клинка, нащупанная моей собственной рукой. И неожиданно тёмная кровь, не красная, а почти что чёрная, брызнувшая на меня из обмякающего сверху тела. В тот день я долго оттирала о траву кинжал, совершенно забыв о пропитавшейся тёмной жидкостью одежде.
Я вздрогнула и тряхнула головой, отгоняя воспоминания, которые, несмотря на прошедшие годы, неожиданно оказались настолько свежи. Механически нащупала кинжал, с которым никогда не расставалась с того самого случая. Почти никогда. Время заключения пришлось провести без него. Я резко передёрнула плечами.
От череды неприятных воспоминаний меня отвлёк порыв ветра, принесший откуда-то справа шум журчащей воды. Я пошла на звук и очень скоро вышла к ручью. Бегущую по камням воду было почти не разглядеть; она скорее смутно улавливалась там, где глаз наталкивался на особенно кромешную, засасывавшую всё вокруг темноту.
От ствола растущей на берегу ивы отделился мужской силуэт.
- Что, бессонница?
По всей видимости, Уилл заметил меня значительно раньше, чем я его.
- Если бы бессонница, - буркнула я, усаживаясь на траву у кромки воды.
- А что же тогда? - с привычной насмешкой в голосе поинтересовался он, располагаясь рядом. - Решила провести ночь, постясь и замаливая грехи?
- Ну да, вот это в точку, - кивнула я, поплотнее запахиваясь в широкий платок. От ручья веяло прохладой. - Ночь - это наиболее долгий период, в течение которого я готова поститься.
- И как, грехов хоть много накопилось? - осведомился Уилл.
- Я не считала, но уж точно поменьше, чем у некоторых разбойников, - шутя огрызнулась я.
- Кто бы говорил, - фыркнул он. - Скольких военных ты зарезала? Дюжину?
- Всего лишь четверых! - Я даже обиделась.
- Ну, это просто потому, что остальные успели разбежаться, - отмахнулся Уилл.
- Слушай, я плохо понимаю юмор в такое время суток, - устало отозвалась я. - И если надумаю вытащить кинжал, то ты разбежаться точно не успеешь.
