Калашников задрожал и оперся рукой на спинку стула.
— Прямо сейчас? — спросил он упавшим голосом.
— Вы можете отказаться, — повторил Штерн. — Ваш отказ не повлечет за собой никаких последствий.
Калашников раздраженно махнул рукой:
— Чушь! — Он постучал костяшками пальцев по голове. — Вот где будут последствия, мало не покажется… Черт, ну почему всегда приходится выбирать что-то одно?!
Штерн удивленно посмотрел на Калашникова.
— Вы что же, — спросил он, — хотите пройти испытание дважды?..
Калашников широко раскрыл глаза.
— Дважды, — повторил он. — А что, это мысль!
Он отпустил спинку стула, засунул руки в карманы брюк и весело посмотрел на Штерна:
— Давайте кремацию! Но только при условии, что потом я смогу ее повторить.
— Подождите, — нахмурился Штерн. — Вы хорошо понимаете, что вас ожидает?
— Думаю, да, — кивнул Калашников. — Пристегнут к направляющей, и в топку.
— Это достаточно неприятная процедура, — заметил Штерн. — Зачем вам вторично испытывать такой стресс?
— Именно потому, — ответил Калашников, — что процедура уж слишком неприятная. Настолько неприятная, что у меня руки от страха трясутся, видите? А ведь я еще и пальцем до огня не дотронулся! Что же со мной после кремации будет?! Когда я взаправду узнаю, каково оно — сгорать заживо? Паранойя и пирофобия, каких свет не видывал, я себя знаю! Вот тогда-то, — Калашников поднял трясущийся указательный палец, — и наступит момент истины. Если я во второй раз в крематорий полезу, значит, способен себя контролировать. Ну, а если нет — то увы. Придется менять профессию.
Калашников развел руками и опустил голову.
— Хорошо, — сказал Штерн. — Сделаем для вас исключение. Пойдемте, я вас провожу.
Он подошел к двери, открыл ее и вышел в коридор.
Калашников закусил губу и на негнущихся ногах заковылял следом. Спокойно, говорил он себе, это же Звездная Россия. Подумаешь, кремация; больно, но не смертельно.
Оглядевшись по сторонам, он увидел, что длинный пустой коридор упирается прямо в узкую черную дверь. Штерн остановился около нее и сделал приглашающий жест. Калашников сделал двадцать шесть шагов и оперся рукой о стену. Штерн открыл дверь и посторонился, уступая дорогу двум человекообразным роботам.
Жесткие цилиндрические пальцы схватили Калашникова за руки и вмиг уложили на низкую закопченную кушетку. Лязгнули стальные захваты, фиксируя колени, бедра и локти; голову обхватил металлический обруч. Калашников понял, что не в силах сделать даже самого маленького движения; тело выгнулось дугой в отчаянной попытке избавиться от этого кошмара. На белый потолок лег багровый отсвет, и Калашников услышал ровное гудение пламени.
— Сейчас вы еще можете передумать, — сказал Штерн.
— Нет! — воскликнул Калашников, почувствовав, что вот-вот передумает.
— Тогда поехали, — бесстрастно произнес Штерн, и Калашникова обдало жаром. А потом жар превратился в боль, и она в мгновеньи ока заполнила собою весь мир.
2.
Калашников блаженно улыбнулся и с наслаждением потянул носом воздух. Прохладный воздух.
— С вами все в порядке? — осведомился Штерн.
Зато какой кайф, вспомнил Калашников старый анекдот. Когда промахиваешься.
— Более чем, — проговорил Калашников, не переставая улыбаться. — Просто неизъяснимое блаженство. Как это, оказывается, замечательно — когда ничего не болит!
— У меня есть к вам один вопрос, — сказал Штерн, и Калашников уловил в его голосе легкое беспокойство. — Почему вы смеялись?
Калашников медленно открыл глаза.
— Это в печи, что ли? — уточнил он.
— В печи, — кивнул Штерн. — За несколько секунд до смерти.
Калашников нервно хихикнул.
— Было дело, — сказал он. — Это когда по-настоящему припекло. Я уж кричать хотел, да некстати вспомнил, что добровольно в печь сунулся. По собственному желанию. Это же надо быть таким идиотом!
Калашников махнул рукой и заерзал на стуле, устраиваясь поудобнее.
— Не понимаю, — нахмурился Штерн. — Что же здесь смешного?
— Ну, — развел руками Калашников. — Я не ожидал, что будет так больно. Ждешь одного, а получаешь совсем другое; типичный анекдот! Очень похоже на прыгуна вниз головой. Или на говорящую лошадь, помните?
Штерн наклонил голову и несколько секунд смотрел куда-то в сторону. Потом на лице его появилась легкая улыбка.
— Кажется, я понял, — кивнул Штерн. — Все дело в том, что вы умирали в первый раз.
— А что, — поинтересовался Калашников, — во второй раз это уже не так интересно?
— Это зависит от того, — ответил Штерн, — хорошо ли вы научились умирать.
— Что значит — научился умирать? — спросил Калашников. — Вы имеете в виду вот это?
Он прикрыл глаза и вспомнил последнюю секунду своей предыдущей жизни. Ту самую секунду, когда боль стала совершенно невыносимой и вдруг исчезла, уступив место бесконечному падению в черную, бездонную пропасть. Тело Калашникова выгнулось дугой, и он с ужасом понял, что снова летит в ту же самую пропасть.
Снова ощутив под собой стул, Калашников поспешно открыл глаза.
У ног его лежал одетый в белую рубашку и черные брюки человек, не подававший признаков жизни. Путем несложных умозаключений Калашников понял, что видит свой собственный труп.
— Я не стал убирать тело, — пояснил Штерн, — чтобы вы несколько поостыли. Умирать прямо в моем кабинете — это, знаете ли, слишком!
— Прошу прощения, — пробормотал Калашников. — Я не знал…
Но догадывался, добавил он про себя.
— Теперь — знаете? — спросил Штерн.
Калашников молча кивнул.
— Повторять испытание будем? — задал Штерн следующий вопрос.
Калашников помотал головой.
— Правильно, — одобрил Штерн. — Времени у нас немного, а в печи вам теперь делать нечего. Помрете еще до первого ожога.
— Да, — кивнул Калашников. — Но теперь у меня есть один вопрос. Если я помру за пределами Звездной России, то где я воскресну?
— У себя дома, — ответил Штерн. — Правда, на это потребуется чуть больше времени.
— А как это достигается технически? — поинтересовался Калашников. — Здесь я постоянно в Сети, а там, в Галактике?
— Тоже, — ответил Штерн. — Лирк самостоятельно выбирает наиболее экономичный режим связи, а в случае ее потери переходит на прямой нуль-канал и передает аварийное сообщение. После этого восстановлением связи занимается Служба Спасения, имеющая на то соответствующие полномочия.
— Круто! — восхитился Калашников. — Прямо как во сне — чуть что не так, просыпаешься себе дома, под одеялом. Да здравствует Звездная Россия! Но! — Калашников поднял указательный палец. — Как же все-таки быть с телепатией?! Под гипнозом я вряд ли смогу реализовать свое право на смерть!
— Сможете, — заверил Калашникова Штерн. — А если по каким-то причинам вы перестанете себя контролировать, соответствующую команду вашему телу отдаст даймон.
Вот как, подумал Калашников. Мой ехидный даймон будет распоряжаться жизнью Звездного Пророка?!
Придется подольше сохранять над собой контроль!
— Ну хорошо, — сказал Калашников, неодобрительно поглядев на свое предыдущее тело. — Вы меня убедили. Никаких секретов спонки от меня не узнают, даже если с ног до головы загипнотизируют. Осталось вторую проблему решить: а мне-то что с ними делать?!
— Вы все еще не придумали? — удивленно спросил Штерн.
— Некогда было, — развел руками Калашников. — То кремация, понимаете, то тренировки в праве на смерть…
Он пихнул ногой свое мертвое тело и подавил мгновенно вспыхнувший ужас.
— Ну так придумайте, — посоветовал Штерн. — У вас целая ночь впереди!
— Спасибо, — язвительно ответил Калашников. — А я-то, дурак, надеялся, что вы мне чего-нибудь посоветуете…
— Посоветую, — сказал Штерн. — Во-первых, перестаньте притворяться Звездным Пророком. Начните думать, как настоящий глава Церкви. Изучите технотронную религию, решите, в каком направлении ее следует развивать. Напишите манифест Возродившегося Пророка. Словом, станьте самим собой. А во- вторых — смело требуйте от пустотных шейхов открыть карты. Вы — Звездный Пророк, вы — надежда Галактики; пусть выбирают — с вами они или против вас.
— А если со мной? — спросил Калашников. — Чего от них тогда требовать?
— Да чего захотите, — пожал плечами Штерн. — Совместного освоения Галактики, или признания технотроники официальной религией спонков…
Калашников в ужасе всплеснул руками:
