выглядела неуместно и как-то даже вульгарно. И синяки, и ссадины, и оцарапанная его
щетиной кожа, и предательский испуг в глазах, и глупое желание выглядеть привлекательнее, изящнее, увереннее – все это так нелепо…
Сима постаралась изобразить нечто похожее на улыбку, старательно и нарочито неспешно
завернулась в простыню. Она сражалась со своим волнением, со своими мимическими
мышцами, с непослушной простыней и все это время чувствовала на себе внимательный
изучающий взгляд.
Господи, как же легко все было ночью! Темнота, прикосновения…
И как тяжело сейчас! Дневной свет, оценивающий взгляд и чувство собственной ущербности.
А еще она целых три дня не брила ноги…
Эта в общем-то глупая мысль добила ее окончательно.
– Ты извини… Мне нужно… Я в душ! – Путаясь в простыне, она бросилась к двери в
ванную.
Илья с разбегу плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и задумался о странностях
женской психологии.
Сегодня ночью у них все было просто замечательно, легко и естественно. И после секса они
не старались ничего анализировать, рефлексировать и мучиться угрызениями совести по
поводу случившегося. Они восприняли все как данность.
А утром что-то изменилось. Он проснулся рано. Вернее, его разбудило предвосхищение чего-
то очень хорошего и очень важного.
Сима спала свернувшись калачиком, подсунув сложенные ладони под левую щеку. Ужасного
кровоподтека не было видно. Это хорошо, потому что при виде меняющего цвет, словно
хамелеон, синяка его охватывало бешенство и он начинал сожалеть, что не убил того скота.
Примерно то же Илья испытывал, стоя перед стеклянной дверью, ведущей в
реанимационную палату, и глядя на своего сына, неподвижно лежащего на больничной
койке, видя, как к худенькой ручке тянется трубка от флакона с каким-то лекарством, а рядом
ждет своей очереди другой точно такой же флакон.
Он стоял, одетый в зеленую хирургическую робу, с марлевой маской на лице, сжимал кулаки
в бессильной ярости, плакал и боялся, что вот сейчас Сима обернется и узнает его и, может
быть, даже прогонит. А он не хотел уходить. Он хотел быть рядом, когда его сын откроет
глаза.
За право по несколько минут проводить перед закрытой стеклянной дверью Илья пообещал
сделать в отделении капремонт. Заведующий, щуплый, постоянно чем-то озабоченный
мужчина, согласился сразу.
– Я здесь проработал двадцать пять лет, и за это время не было ни одного мало-мальски
приличного ремонта, – сказал он, обдумав предложение Ильи. – Значит, договоримся так: мы
будем держать вас в курсе малейших изменений в состоянии здоровья мальчика и обеспечим
некоторую свободу перемещения по отделению, а вы нам сделаете ремонт и поменяете
сантехнику. Идет?
Илья кивнул.
– Если я прошу слишком много… – врач смущенно замолчал.
– Все в порядке. Сантехнику мы вам тоже поменяем.
– А когда вы приступите к работе?
– Как дадите команду, – Илья улыбнулся.
– Тогда, если можно, через неделю?
Еще полчаса они обсуждали технические моменты, а потом старшая медсестра отделения
выдала Илье костюм, шапочку и сменную обувь. Маску он попросил сам, для конспирации.
– И вот еще что, Илья Андреевич, – сказал врач, – по отделению, пожалуйста, без лишней
надобности не ходите и персоналу не мешайте.
