ответила я.
Он вздохнул.
– Ты и не помешаешь, Белла. Черт, это же я ХОТЕЛ, чтобы ты оказалась здесь. Я, слышишь, я принес тебя сюда. Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
Его слова снова удивили меня.
– Хорошо, – ответила я. – Спасибо.
Кивнув, он встал.
– Я в душ. Вернусь через несколько минут. А ты, постарайся расслабиться. Хорошо?
Я кивнула. Повернувшись, он пошел в ванную и закрыл за собой дверь.
Я лежала и слушала шум воды, доносящийся из ванной. Шум воды подействовал на меня успокаивающе. Я начала расслабляться. Я чувствовала себя такой легкой, почти счастливой… Это меня поражало. В данной ситуации я не должна была испытывать ничего, кроме боли. Ведь я была рабыней, которая провела всю ночь связанной. Я провела ночь, принимая наказание. Я должна все еще чувствовать боль, чувствовать страх…
Но мне было ХОРОШО…
Вздохнув, я закрыла глаза. Кровать Эдварда была удобнее, чем моя, и это говорило о многом. Положив голову на его подушку, я глубоко вдохнула и улыбнулась.
Подушка пахла Эдвардом…
-
Декларация независимости ИЛИ Чувства без названия. Глава 18.
Глава 18. Тайна печали
Эдвард Каллен
Если оценивать худшие дни моей жизни, то вчерашний день непременно бы вошел в пятерку. Причем, попал бы на второе место. Единственным днем, который был хуже вчерашнего, был день, когда умерла моя мать – Элизабет. Я уверен, что никогда в жизни не забуду того ужасного дня. Да, и не думаю, что может случиться что-то более страшное. Прошло уже девять лет, а мы все еще отмечали годовщину ее смерти. Я по-прежнему сильно страдал, только никто этого не знал. Никто не знал, что я оплакивал маму, никто не видел моих слез, и никто не знал, что я не мог спать из-за всего этого. Никто не знал о моих кошмарах. Они не знали, что я сидел возле фортепиано, смотрел на него и сожалел… Боже, как я сожалел, что она сейчас не здесь, не рядом и не может сыграть вместе со мной. Она превосходно разбиралась в этом. Мне было восемь, я хотел переиграть ее, я был горд за себя. Но она могла играть абсолютно все. Она как-то сказала мне: «Мерцай, мерцай, маленькая звезда»… Никто не знал, что я помнил об этом, потому что никто не подозревал, что у Эдварда Каллена есть чувства. Все считали меня черствым, холодным, грубым… Но все это не означало, что у меня не было чувств. Просто, я не показывал свои истинные чувства всем подряд. Я не мог позволить, чтобы все видели, каков я на самом деле…
В этот день папа всегда был неконтролируемым. Он был раздражительным и злым. Он старался сохранить это в себе. Но он мог не сдержаться и выплеснуть все это дерьмо на любого, кто был рядом. Ты мог просто как-то не так моргнуть, и он набросился бы на тебя. Единственный раз, когда он, не сдержавшись, сорвался на мне, был на четвертую годовщину, мне тогда было двенадцать лет. Я понял, что в этот день его нужно избегать. И вскоре мы все стали поступать именно так… Он знал, что на работе ему лучше не появляться, иначе он мог бы просто схватить скальпель и зарезать любого, если бы тот просто оказался рядом. Он решил в этот день всегда оставаться дома, изолировать себя от людей для их же безопасности.
