Она стала подкатывать ко мне, предлагая после уроков прогуляться. Но я отказался… Мне было не до этого, я просто не мог ни на чем сосредоточиться.
Эммет пошел к Розали после школы, у Джаспера была какая-то важная встреча. Таким образом, я отправился домой один. Я уже начал сожалеть о своем предложении съездить с Изабеллой в магазин. А все из-за настроения, в котором я пребывал. Что-то в ней заставляло меня испытывать странные неоднозначные чувства, а сегодня я был не готов к этому. После слов Джаспера, меня занимали совсем другие мысли. В таком состоянии я мог наговорить кучу глупостей Изабелле, а она и без этого была достаточно напуганной. Не хватало еще и стрессов из-за меня.
Я подошел к дому и остановился. Я увидел колыхнувшуюся занавеску и понял, что она видела меня.
Зайдя в дом, я кинул свою сумку с книгами на пол и пошел на кухню. Я остановился в дверном проеме и посмотрел на нее. Она стояла, не шелохнувшись, и смотрела в пол. Она выглядела чертовски испуганной. Я уставился на нее и лишь через пару секунд понял, что на ней была надета одна из моих футбольных рубашек. Я вспомнил папу, который вчера вечером заходил ко мне в комнату и что-то брал из моего гардероба. Но после нашего с ним разговора я думал о своем и не обратил на это особого внимания. Теперь я понял, кому предназначалась эта одежда. Рубашка была ей велика, но от этого она не сидела на ней плохо. Наоборот… было такое странное чувство, что все так… хорошо, и все именно так и должно быть.
Она даже не смотрела на меня. Мне стало как-то неловко, и я начал бормотать что-то о том, что на ней моя рубашка. Она, конечно, стала извиняться и сказала, что скоро обязательно вернет ее. Но мне не было совершенно никакого дела до этой чертовой рубашки. Я сказал ей оставить ее себе, и что она очень ей идет.
Через мгновение она отвела взгляд и покраснела. Я понял… что именно я сказал. Для нее это было ударом. На ее лице читалась неловкость и то, что она чувствовала себя неуместной. Да уж, наверное, меньше всего она сейчас нуждалась в моих комплиментах, которыми управляли мои гребаные гормоны.
Расстроившись, я сказал ей, чтобы она забыла о том, что я ей сказал. По моему мнению, эта фраза сошла за извинение. Снова посмотрев на нее, я увидел, что она улыбается. Но увидев, что я на нее смотрю, она тут же отвела взгляд и стала смотреть в пол.
Я предложил ей пойти в магазин, пока я не наговорил глупостей. Я шел и ругал себя за свое поведение. Я даже не заметил, как она пошла за мной. Обернувшись, я снова испугался, как тогда ночью, на кухне. И, конечно, как и тогда, я начал ругаться на нее, не оценивая адекватность своего поступка. Она стала извиняться и говорить, что она привыкла вести себя тихо. Я завопил, что она должна обучиться вести себя по-другому. Обучиться… как гребаная собака.
Долго ли я буду вести себя, как осел?
Мысленно я был настолько далеко, что даже почти забыл о манерах, и не открыл для нее дверь.
Всю дорогу я старался не смотреть на нее. Что-то в ней заставляло меня волноваться, я должен был понять, что же это, и как этого можно было избежать. Иначе, будут большие неприятности.
Когда мы добрались до магазина, я припарковал машину поперек нескольких парковочных мест. Это было сделано для того, чтобы никто не мог припарковать свой гребаный автомобиль рядом с моим.
Мы вошли внутрь. Я посмотрел на Изабеллу, она была на грани нервного срыва. Она призналась, что никогда не была в магазине. Какого черта, она ни разу не посещала магазин?! Я попробовал отвлечь ее, поднять ей настроение. Я совершенно искренне признался ей, что практически ничего не знаю о продуктах, никогда их не покупал и абсолютно ничего не смыслю в приготовлении пищи.
Мое признание заставило ее рассмеяться. Я был поражен ее смехом. Он был такой… молодой и беззаботный.
В какой-то момент мы снова стали, не отрываясь, смотреть друг на друга. Все это казалось мне каким-то сверхъестественным. Мне пришлось первому отвести взгляд, пока мы не наделали глупостей. Она буквально проникала ко мне под кожу, и это меня очень смущало и настораживало.
