позвонить в милицию. Я сказала, что все в порядке и в милицию не нужно звонить. Они кричали, что, если б я не отскочила в сторону, то могла бы серьезно пострадать. Я сделала вид, что ни номера машины, ни людей, сидевших внутри, не запомнила. Мне помогли встать на ноги. И, перекошенная, я пошла прочь, ощутимо чувствуя все ушибленные части тела. Ушибы болели еще пару дней, а на бедре выскочил огромный фиолетово – бардовый синяк. Настолько большой, что я не могла одеть короткую юбку. Как ни странно, но именно боль от ушибов помогла мне разобраться в своих мыслях. Поняла, что водитель машины прекрасно видел, что я могу отскочить назад. Значит, меня не собирались убить. Меня просто хотели напугать. Зачем? Зачем, если я ему безразлична настолько, что он собирается жениться?! Вывод напрашивался сам собой, и он был один. Очевидно, сообщение об его женитьбе было очередной ложью.
Второй странный случай был так же примечателен, как и первый. Вечером одного дня мне позвонили друзья и пригласили присоединиться к ним в кафе. Когда я уходила из кафе в довольно шумной компании, было около полуночи. Мы проходили мимо моей телевизионной редакции. Все семь редакционных окон были ярко освещены. Разумеется, мне было очень интересно, в честь чего была устроена такая иллюминация… Я узнала об этом на следующее утро, первой. Когда я пришла на работу, мне заявили, что мою передачу на две недели убрали из эфира (это было два выпуска). Это было удивительно – потому, что программа, в которой я работала, должна была выйти и была заявлена в программе этим же вечером.
По секрету мне рассказали (рассказал человек, принимавший участие в самом процессе), что вечером в редакцию заявился один очень богатый предприниматель и закупил все эфирное время на две недели – эфирное время именно моей передачи. Под какую-то бессмысленную рекламу. Ему предложили другое время, но он настоял на том, чтобы время было именно мое. Сумма была настолько крупной, что руководство телеканала просто не могло устоять. И мою передачу выкинули из эфира. И ночью монтировали рекламу, которую вместо меня пустят вечером в эфир. На телевидение это были обычные вещи. Я спросила имя предпринимателя. По огромному секрету мне сообщили: этот человек работает на Юркова. Я была в потрясении. Настолько сильном, что даже не устроила истерики. Немного придя в себя, я попыталась расставить все по местам.
Он пытался сбить меня машиной. Он влез на мою работу и сделал пакость. Он мстит. За что? Ответ тоже напрашивался сам собой. Так шестилетние мальчишки дергают за косички девчонок. Намеренно причиняют боль тем, в кого они имели несчастье влюбиться. Способ ухаживания из детского сада. Даже хуже, чем полный бред. По идее, я должна была плакать, но мне было смешно. Смех породил легкость. Легкость заглаживала старые раны. Ложь. Сообщение об его женитьбе была полная ложь.
Много позже, когда раздробленные дни того месяца проскальзывали мимо глаз как мыльные пузыри, когда от хронической памяти проведенных в закулисье часов остались только яркие вспышки сознания, сполохи, много позже, когда исчезали радужные ореолы вокруг моих глаз – тогда, именно тогда пришло это скрытное желание – тихонько замереть в пустоте и навсегда раствориться в каменном монолите окружающих тебя стен. Тихо и просто втягивая голову в плечи.
Я поступала не так. Я все делала не так. И когда я смотрела по утрам на себя в зеркало, я поражалась ужасающей пропасти смотрящих на меня глаз. Чужих глаз – словно провалы. Тогда я впервые стала понимать, что такое настоящая боль. Яркий рыхлый колодец уносящего в никуда света.
Я окружала себя ограненными жизнью людьми, прошедшими тщательную обработку и полировку. Сверху – вроде бриллиант, внутри – разлагающаяся гниль. Так окружают себя пустыми стаканами после бурного праздника. Эти люди, вызывающие зависть у окружающих, для меня были посредственны и смешны. Мои наряды были полны фальшивого блеска и боли. Я знала, что очень трудно искать следы боли в сияющих складках парадных одежд… Не догадываясь о том, что каждый шаг, как в сказке, приближает полночь.
Пробираясь сквозь трущобы человеческих лиц, каждый раз я искала его в этой толпе. Я выходила на улицы, чтобы его искать – и чтобы никогда не найти. Я искала только одного крошечного мгновения: мелькнувший взгляд, беглая тень… Мне хватило бы этого, чтобы надолго приложить такое дорогое воспоминание к своему сердцу.
Я искала его во всех разукрашенных кафе и барах центральных улиц. На площадях в модных
