Деньги высыпали из кошелька. Я не знаю, что там искали, но все это образовывало неописуемый кавардак. Что я могла сделать? Охрана офиса разводила руками. Жаловаться начальству? Но у меня не было никаких доказательств, из сумки ничего не пропадало. Я не знала точно, кто это сделал (хотя подозревать могла). Не могла же я пойти к руководству телеканала и пожаловаться, что моя помада валяется на дне сумки, а не в косметичке, куда я ее положила! И до каких пор смогло бы начальство переносить мои бесконечные жалобы? Не оставлять сумку в комнате редакции? Но не могла же я тащить с собой тяжелую сумку, когда направлялась в туалет – это было бы смешно! Странные события – обыск моей сумки, стали происходить буквально за несколько дней до того, как всем стало известно о моей концертной аккредитации. И все это безмерно раздражало меня потому, что происходило не один раз.
Однажды (это было в один из критических дней) я положила в кармашек сумки запечатанную в целлофан прокладку. Меня позвали по телефону, в приемной я разговаривала по телефону минут пять… Вернувшись, я обнаружила прокладку на самом дне сумки, полностью распечатанную и… разодранную на части. Ватные кусочки явно повествовали о чьем-то нездоровом рассудке. И в то же время помогли установить мне виновницу всего. Именно виновницу, потому, что я поняла: все это делает женщина. Только женщина может распечатать, не повредив, обертку так. Обертка была с секретом. Мужчина бы не догадался. Это сделала женщина, которая знает в таких вещах толк. Я приняла решение справляться с ситуацией самостоятельно. В день пресс – конференции вся редакция в полном составе сидела в комнате и ждала зарплату. Там же находился мой враг. Вернее, врагиня. Я молчала, полностью погруженная в свои мысли. Кто-то меня о чем-то спросил. Я не расслышала и попросила повторить вопрос. Чем вызвала бурную почву для комментариев.
– Некоторые тут сидящие, – сказала одна девица, должность которой заключалась в том, что она отвечала на телефонные звонки, – которые думают, что они тут самые умные, а не видят, что они наглые и тупые. (Текст оставляю без правок – это был любопытный речевой экземпляр).
– Не понимаю наше начальство, – сказала мой предполагаемый враг, любительница склок, скандалов и чужих сумок, журналистка, как и я, претендующая на мое эфирное время, – взяли какого-то дебила и дали ей лучшее эфирное время. А все, что умеет-только задницей вертеть!
– Потому, что вместо мозгов все делают другим местом, – добавила телефонная девица. – Они думают, что самые тут образованные. А сами оголяют свои ноги.
Я не выдержала довода про ноги и засмеялась. Глядя мне в лицо, моя оппонентка – враг сказала злобным, шипящим тоном:
– Проститутка на темной иномарке! Думаешь, если шляешься с новыми русскими, то тебе позволено всё?!
В комнате разлилась мертвая тишина. Чей-то мужской голос из дальнего угла попросил ее успокоиться. Я поднялась и стала напротив нее:
– Почему же на темной? А, может, на белой?
– Проститутка! Сука!
– Да не пошла бы ты…. На три буквы? Судя по твоему виду, тебе этого очень не хватает!
В тот момент раскрылась дверь и кто-то сказал, что привезли деньги из банка. Вся толпа вывалила в бухгалтерию. Когда я вернулась и открыла сумку, то замерла, словно меня прибили к полу. Журналистского удостоверения в моей сумке не было. Его вытащили именно в редакции, здесь.
Первым, что я ощутила, была холодная дрожь вдоль позвонка. Удостоверение можно восстановить в течение недели, если бы не одна мелочь. Сегодня вечером ожидалась пресс – конференция. На пресс – конференцию пускали только по официальному удостоверению. Без него я туда не пройду. Следовало срочно что-то предпринять. После пресс – конференции должны были выдать официальный бланк аккредитации, по которому можно было посетить все фестивальные мероприятия. Без этого бланка на всех моих съемках можно было ставить жирный крест. Я постаралась спокойно взять себя в руки.
Медленно и спокойно потому, что у меня словно что-то оборвалось в груди. И падало вниз, в никуда. Может, сердце? Я посмотрела на тень ветки, дрожащую в немытом стекле темных сумерек города. Меня пронзило острое желание тихонько спрятаться, замереть в пустоте. В сумерки всегда возникает глубинное
