делалась также из желудей, каштанов и различных орехов, но как их молотили без тяжелых цепов, перемалывали без каменных жерновов и просеивали без решёт или сит, мне неизвестно. Не знаю я и как такое тесто поднималось без опары, замешивалось без месильных лоханей и выпекалось без печей. Ибо в самом первом саду Адам никогда не перетруждался, собирая дрова.
Таким образом не требующий усилий хлеб изготавливался лишь в начале времен, но не позже, когда обитатели более холодного рая пускали на муку разного рода орехи, замешивали тесто без опары (за неимением таковой) и добывали столько же топлива для своих печей, сколько собирал Адам в свое время. Сравнительно с Эдемом их рай казался запущенным бесплодным садом, и хлебы в нем были грубее и менее приятные на вкус — не такие воздушные, как пшеничные караваи, и не такие сытные, как суржевые ковриги, но все же вполне годные в пищу человеку и животному. Назывались они райскими хлебцами, а как изготавливались, я расскажу ниже…
Холодные голубые глаза мужчины, глубоко посаженные под массивным лбом, медленно скользили по стенам, бесцельно шарили по окнам. Он сидел на темной лошади, рядом стоял Эфраим Клаф, а перед ними толпились солдаты народного ополчения, сжимавшие мушкеты или державшие чумазые руки на эфесах своих сабель. Обитатели усадьбы, согнанные во внутренний двор и окруженные угрюмыми мужчинами, неотрывно смотрели на всадника, который выпрямился в седле и снял шлем, явив взорам копну прямых светлых волос.
Марпот по-прежнему носил длинные волосы, увидел Джон. Он все понял, как только огромный медный котел гулко зазвенел под ударами половника. Повара и поварята беспорядочно заметались по кухне. Потом ворвались ополченцы и погнали несостоявшихся защитников усадьбы во двор, избивая кулаками и прикладами ружей. Теперь Марпот пристально разглядывал их со своей лошади:
— Кто здесь осмелился напасть на моего священника?
Джон почувствовал, как все вокруг него зашевелились, переглядываясь и переминаясь с ноги на ногу. Но никто не произнес ни слова. На лице Марпота появилась жестокая улыбка. Он обернулся и сделал повелительный жест.
Ряды солдат расступились, и несколько женщин в изорванных платьях и простых льняных чепцах двинулись вперед по образовавшемуся проходу, с трудом таща двухколесную телегу. Когда повозка остановилась, на нее запрыгнули двое мужчин. Мгновением позже громадная колода — сплошь испещренная бурыми пятнами, с прибитым в центре торца железным наручником — скатилась с задка телеги и глухо ударилась о землю.
При виде плахи по толпе баклендских слуг прокатился встревоженный гул.
— Им это не по нутру, брат Эфраим, — громко сказал Марпот. — Они противятся своему исправлению.
Но Джон перевел взгляд со зловещего предмета на группу женщин, стоящих за ним. Некоторые из них смотрели в землю. Другие с любопытством разглядывали дом. Но одна неподвижно смотрела прямо перед собой, словно сквозь каменные стены усадьбы — вдаль.
Голубые глаза Кэсси остались такими же, какими он помнил. И веснушки тоже. На краткий миг их взгляды встретились, потом она потупила голову.
— Я спрашиваю, кто осмелился напасть на моего священника? — повторил Марпот.
По его знаку мушкеты вскинулись и нацелились на обитателей усадьбы. Приземистый мужик с окладистой бородой направил ствол Джону в живот.
Джон знал: не кто иной, как он, вызвал их сюда. Когда ударил Клафа. Когда оттащил его от Лукреции. Марпот со своими людьми пожаловал в Бакленд из-за него. Ощущая тошнотворный холодок под ложечкой, он поднял руку:
— Я.
Голубые глаза Марпота уставились на него. Если он и узнал Джона, то не подал виду. Джон пристально смотрел на человека, натравившего деревенских жителей на них с матерью, и в душе его
